В сумраке зеркала

Моцарт: В любое нужное время – почти вся партитура оперы у меня в памяти.

Да Понте: Это невозможно!

Моцарт: Мой милый Да Понте, для людей мало сведущих в музыке, доказательством её существования служат инструменты и звуки, которые те издают, для подготовленного музыканта музыка не обязательно должна зазвучать – он может наслаждаться ею, читая лишь нотную запись, но лишь для немногих прекрасных музыкантов доказательством существования музыки являются они сами: та музыка, которая рождается в них не может пропасть, потому как она и есть суть этих людей. (Немного помолчав, точно раздумывая, нужно ли это говорить) Иногда мне кажется, что я и есть музыка…

Да Понте не может вымолвить ни слова.

Моцарт: Чтобы доказать, что я не болтал пустого, к утру пришлю несколько арий.

Да Понте: Но, когда Вы станете спать?

Моцарт: Раз это нужно, значит я сделаю. (задумывается) Я более опасаюсь не того, что император не позволит постановку, другое заботит меня…

Да Понте: Что же?

Моцарт: Интриги.

Да Понте: Разве у Вас есть враги? Ведь Вы, кажется, не занимаетесь ничем, кроме музыки.

Моцарт: Вот именно, вот именно… придворные музыканты пугаются, как бы я не лишил их куска хлеба.

Да Понте: Когда мы добьемся разрешения на постановку, эти музыканты поутихнут!

Моцарт: Думать об этом скучно – будем думать об опере.

Да Понте: Вы удивительный человек!

Моцарт вдруг обнимает Да Понте.

Моцарт: Вам, верно, пора домой.

Да Понте: Да-да. Прощайте.

Да Понте выходит, Моцарт, с зажжёнными свечами провожает его. Через некоторое время он возвращается, ставит свечи, ходит по комнате, затем берёт бокал с вином и садится в кресло. Его руки и голова движутся в такт звучащей в нём музыке. Затемнение. В темноте музыка начинает звучать в полную силу.

8

Осень 1786 г. Квартира Моцарта. Сальери и Констанца.

Сальери: Неужели дела обстоят так плохо?

Констанца: Очень плохо, господин Сальери. После того, как сняли оперу Вольфганга, у нас совсем нет денег.

Сальери: А как же академии? Насколько я знаю, концерты Моцарта пользуются популярностью.

Констанца: Так и было, только когда сняли оперу, повсюду разошёлся слух, будто император за что-то недоволен Вольфи, и число господ, желающих участвовать в подписке, сильно уменьшилось. Теперь, если и удаются концерты, большая часть денег уходит на покрытие долгов, а они всё растут – мы такие непрактичные люди.

Сальери: Чем же занимается Моцарт?

Констанца: О, господин Сальери, он работает не покладая рук.

Сальери: Что же он пишет, оперу?

Констанца: Вольфи говорит, что ему вряд ли закажут новую оперу…

Сальери: Могу я взглянуть?

Констанца: Он не любит, когда роются в его бумагах, господин Сальери.

Сальери: А Вы принесите записи. Я только взгляну и сразу отдам. Ведь я – друг Вашему мужу, и потом, кто может по достоинству оценить труд композитора, как не его коллега?

Констанца: Ну, хорошо, только Вы ничего не говорите Вольфи, а то он станет сердиться.

Констанца входит в кабинет и почти сразу выходит. В руках у неё несколько листков, которые она передаёт Сальери.

Сальери: Невероятно… Это совершенно против всех правил, так не пишут музыку! (Смотрит дальше) Однако, какое смелое решение.

Слышен шум входной двери.

Констанца (шепотом): Это Вольфи… (быстро относит записи и возвращается. Появляется Моцарт) У нас гости…

Моцарт: А, синьор Сальери, извините, что заставил ждать.

Констанца: Не правда ли, господин Сальери так любезен, что посетил нас?

Моцарт: После того, как сняли мою оперу, друзья-музыканты перестали бывать у нас.

Сальери: В самом деле?

Моцарт: Государя нашего озаботила пущенная сплетня, что «Фигаро» – политическая опера. Что за вздор прислушиваться к чужим мнениям!

Сальери: Мы не можем судить императора, хотя бы нам и казалось, что решения его не вполне справедливы! У него столько забот…

Моцарт: Конечно, синьор Сальери! Однако, вот что любопытно: заботы не мешают императору снять оперу, но эти заботы не позволяют ему видеть, что даже после того, как оперы нет в репертуаре, вся Вена распевает арии из «Фигаро».

Три четверти часа назад я зашёл в трактир, чтобы выпить немного вина. Там старик-скрипач наигрывал арию «мальчик резвый, кудрявый»… Играл он скверно, но посетители – обыкновенные, простые люди – вдруг запели. Никто из них, конечно, не знал слов, они пели мотив… Тут император ничего не может поделать!

Сальери: Прошу меня извинить, мне пора! Благодарю Вас, Констанца.