В сутках двадцать четыре часа

— Бандиты въезжают в город на нескольких подводах под видом селян, прибывших на воскресный базар. На площади перед банком подводы разъедутся. Две из них — группа прикрытия — свернут вот в этот проулок. — Начальник уголовного розыска показал место на плане. — Тем временем группа нападения подъедет прямо к банку…

— Как наши узнают, что едут бандиты?

— Во вторую бричку запряжен серый жеребец, а заднее левое колесо и ступица вымазаны белой краской.

— Ребята не перепутают? — усомнился Апанасенко.

— Не должны. На всякий случай мы предусмотрели и это. Усилили охрану банка, наряды находятся внутри здания, а деньги и ценности из сейфов убраны.

— Понятно, — проговорил Апанасенко. — Что же, будем ждать сообщения.

…Подводы в город въехали не вместе, как предполагалось, а порознь, четырьмя группами. Бандиты явно осторожничали. На заваленных мешками и сеном первых четырех бричках разместились пятнадцать человек. Во второй, запряженной сильным серым конем, одетые в зипуны, сидели четыре мужика, дымили цигарками. Белое пятно на колесе сливалось в круг.

— Едут! Будьте готовы! — предупредил посыльный охрану банка.

Монотонно скрипели колеса, брички свернули на площадь.

Внезапно на дороге появился красноармеец с забинтованной ногой.

— Земляк, здорово! Не найдется ли закурить? — крикнул красноармеец вознице.

Появление на дороге случайного красноармейца не было предусмотрено ни в одном варианте плана операции. А если это бандит, которому удалось пронюхать о засаде?

— Тпрру! — приостановил бородач коня. Что-то спросил у красноармейца. Что?

Иванченко весь напрягся: «Придется брать бандитов. Если красноармеец настоящий и его сейчас прихлопнут бандиты, потом оправдывайся!» Не спуская глаз с подводы, он уже было хотел подать сигнал к нападению. Но бандит как ни в чем не бывало радушно протянул бойцу кисет и бумагу. Тот не спеша оторвал клинышек от «грамотки», свернул цигарку и заковылял к вокзалу. Кони снова неторопливо зацокали копытами по мостовой. «Пронесло!» — вздохнул Иванченко.

Тем временем подводы поравнялись с садиком перед банком. Пора! Словно из-под земли перед подводой вырос богатырского роста милиционер, взял коня под уздцы. Слева подошли трое его товарищей.

— Эй, бородач! Приехали, слезай!

Возница сунул руку под кожух, вытащил револьвер, но милиционер выбил оружие.

— Но-но, не балуй, оно же стрелять может, — сказал он, пряча наган в карман шинели.

Вторую подводу бандиты все-таки успели развернуть и открыли стрельбу из пулемета, спрятанного под сеном.

— Что же вы наделали, братцы! — в сердцах крикнул милиционерам Иванченко. — Бейте по коням!

Его услышали милиционеры правой засады. Ударили карабины. С перебитой ногой, заржав от испуга и боли, серый завалился на бок. Он попытался встать на здоровые ноги, но рухнул, перевернул бричку вместе с пулеметчиками…

Милиционеры захватили в плен двенадцать бандитов, троих убили в перестрелке. В тот же день арестованных доставили в ставропольскую тюрьму.

Апанасенко внимательно выслушал рассказ Иванченко о том, как проходила операция. Распорядился собрать сотрудников отдела. Иванченко повторил при них. Рассказал о красноармейце, который чуть не сорвал операцию.

— Деталь очень важная, наглядно нас учит, как трудно предусмотреть случайности. Но мы-то к ним должны быть всегда готовы, — заметил Апанасенко. — Когда будете выступать перед народом, расскажите людям о героях-милиционерах. Пусть селяне знают, что мы не зря едим казенный хлеб. Всех отличившихся отметим в приказе.

Слух о разгроме налетчиков облетел станицы и хутора. Успех милиции придал крестьянам смелости. Все больше появлялось у милиционеров друзей среди населения. Благодаря их сообщениям, удалось схватить матерых преступников, а главное — милиционеры теперь многое знали о продвижении банд, местах их укрытий, узнали имена и многих пособников.

Мстя за провалы, бандиты ожесточились. Особенно зверствовал атаман Колосков. Он совершил внезапный налет на станицу Лысогорскую и хозяйничал в ней несколько суток. Здесь бандиты схватили уполномоченного ГПУ Якова Терентьевича Баша. Сотрудника привели к атаману.

— Батько, вот он, Яшка-милиционер, указал комиссарам, где хозяева сховали пшеницу. По его милости они и нам теперь скупо хлеба и фуража дают. Пусть Баша сам скажет, где теперь хлеб.

— Это правда, Баша? — спросил Колосков. — За сколько же грошей продался ты комиссарам?

— Я не иуда, атаман, — сплюнув кровь, ответил Яков Терентьевич. — Дети с голодухи пухнут, а вы в ямах хлеб гноите, добытый крестьянами, нашими руками…

Колосков захохотал:

— Твои-ими?! Быдло ты, Яшка! С каких это пор стал называть своим чужое добро? Храбрый казак, отличия имеешь, а на большевистскую агитацию клюнул. Какое тебе дело до других? Думай о своем кармане. А то, что не струсил, — хвалю! Мужик ты грамотный, беру к себе начальником штаба. Не неволю, сам выбирай: или — или!

Колосков не договорил, но Баша и без слов понял, что его ожидает, если не примет условий атамана.

Уходя из Лысогорской, бандиты забрали с собой Баша, увезли его в лес, где у Колоскова был лагерь.