В тайге стреляют

— А потом опять сюда! — сердито перебил его Назарка и зевнул, перекосив рот. — Купец шибко недовольный. Зачем, говорит, по наслегам таскаешься? Сейчас плохое время! Не велел мне ходить, на работу обратно взял.

— Не грусти и не трусь! — улыбнулся Павел и обслюнявил Назаркину щеку. Он был изрядно навеселе. — Теперь сиди в своем городе, ровно бурундук в норке. Мы сами скоро пожалуем к вам. Всей оравой нагрянем. Пир знатный закатим!

— Когда ждать-то?

— Ишь какой прыткий! Много станешь знать — быстро состаришься. Русские так считают. — Павел пребывал в явно приподнятом, благодушном настроении. — Когда придем, тогда и будете встречать. Как положено — с крестным ходом, с колокольным звоном... Не слушай хозяйку, всяко прорвись к Макару Ивановичу. Передай ему: пусть ждет гостя. Важный гость будет — русский. Издалека к нам пробрался... Вообще-то дурак твой Макар Иванович, сколько лет у нас прожил, а по-якутски не научился... Тот гость и мое письмо передаст.

...До города оставалось не так уж далеко. Возница остановил вспотевшего коня, снял с убаюканного равномерным покачиванием парнишки тулуп и помог ему встать. Потоптавшись, Назарка молча полез через придорожный сугроб. В складки штанов под коленками набился снег. На ходу он уплотнялся, размякал от человеческого тепла и превращался в ледяные валики, которые давили, мешали шагать...

И вот уже Назарка, боясь невзначай наступить на чью-нибудь руку или ногу, пробирается между похрапывающими красноармейцами. После свежести леса в комнате казалось невероятно душно. Воздух густой, спертый. Окна сплошь запотели. Капельки воды вычерчивали по стеклу кривые бороздки. От плиты, заваленной портянками, остро наносило потом. Тускло светила закоптившаяся лампа.

Тепляков спал на своем обычном месте, на скамье между печкой и стеной. Полушубок сполз с него на пол. Голова запрокинулась, и кадык угольником выпирал вперед.

— Дядя Гоша! — легонько потряс его Назарка за плечо.

Тепляков открыл глаза, рывком сел и непонимающе уставился на своего воспитанника. Заледенелая одежда на Назарке еще не отошла и, будто легким дымком, была окутана паром. От нее наносило бодрящим холодком.

— Дядя Гоша, это я, Назарка! Пришел! Пришел! — радостным шепотом поведал он, опускаясь на колени перед скамьей, снял шапку и вытер ею лоб.

— А, Назарка! Слава тебе, явился!.. Все в порядке?

— Хорошо!.. Комиссар надо! Вести большие, разные принес!

Наливаясь сочными красками, над горизонтом ширилась и растекалась в стороны заря. По снегу расстилались алые полотнища, и мириады снежинок переливались крошечными рубиновыми искорками. На обледенелых вершинах берез лучисто полыхали красные флажки. Утро занималось тихое, ясное, и сугробы казались мягкими и теплыми. В хотонах протяжно мычали проголодавшиеся коровы. Лениво перебрехивались собаки. От проруби под укрытие обрывистого берега торопились припозднившиеся водовозы. К счастью, бандиты ничем сегодня не проявляли себя.

Комиссара в штабе не было. Сонный дежурный, сдерживая зевоту, сказал, что Чухломин проверяет посты. Обещал часа через два быть.

— Что ж, мы народ не гордый — подождем, — заметил Тепляков, сел на скамейку и разложил на ней курительные принадлежности. — А ты приляг пока, Назарка! Порядком, наверное, набродился.

— Зачем бродить! — усмехнулся Назарка. — На рысаке везли!

А веки были горячие и тяжелые, словно к ним приклеили медные пластинки. По вискам будто дятел клювом-долотом долбил. Поколебавшись, Назарка последовал совету Теплякова. Он скинул с себя шубенку, расстелил ее на лавке и с наслаждением вытянулся, пристроив под голову шапку и рукавички. Несколько минут не мигая смотрел на извилистые трещинки в потолке.

— Дядя Гоша, а почему белые ревком заморозили? Почему мучили? — внезапно спросил он, перевернувшись на бок, лицом к Теплякову. — Мельчес сказал, справедливый человек был. Неужели нельзя по-другому?

— За то и казнили — за справедливость! Человек хотел, чтобы не только кучка богатеев жила хорошо. А богатеи захваченное и награбленное за будь здоров не отдают!

Хлопнула входная дверь. По надрывному захлебистому кашлю Тепляков определил, что пришел комиссар. Он встал, одернул гимнастерку, спрятал под ремень протершееся на животе жиденькое сукно. Вечером опять надо будет заняться починкой. Назарка тоненько, заливисто посвистывал носом. Отделенный накрыл его полушубком.

— Утро доброе, товарищ комиссар! — вполголоса произнес Тепляков и выразительно показал на Назарку. — Не тревожь пока... Умаялся. Пускай поспит.

Чухломин разделся, расстегнул воротник френча и, похаживая, начал растирать грудь ладонями.

— Пошаливает, — мельком заметил он и остановился у скамьи. — Как наш разведчик? Жив, здоров, невредим?