В те дни

Проходит несколько минут. Николай, который так ни разу и не взглянул на меня, заклеил конверт и встал. Он подходит к одному из окон и становится в очередь за конвертом.

Продолжаю писать, а затем, будто передумав, схватываю листок, мну его, делая при этом злое лицо, и кладу в карман. Подхватываю корзину, стоящую рядом со мной, и быстро иду к выходу.

Надо спешить. Дел сегодня предстоит ещё очень много…

На улице Матиса меня ожидает Пётр — широкоплечий рабочий парень, с лица которого никогда не сходит добродушная улыбка. Он встречает меня взрывом смеха.

— Ты с базара?

Но мне не до шуток.

— Ладно, ладно! Смеяться будем потом… Тебе передала Ирма, что ячейка должна собраться у вас на квартире?

— Так точно, ваше высокоблагородие! — Пётр никак не может научиться говорить серьёзно. — А что случилось? Ведь ты прошлый раз сказал, что у нас больше не будем собираться… Из-за Серёжки… — добавляет он.

— Так-то так, но сегодня иначе нельзя. Предупредил мать, что будут гости?

— Она на дежурстве в больнице. Придёт лишь утром.

У меня отлегает от сердца. Хотя Зинаида Ивановна, мать Петра и Серёжки, никогда не мешает нашим встречам и, когда у Петра собираются товарищи, уходит «поболтать с соседкой», я всегда чувствую за её внешней приветливостью глубокую тревогу за сына. Это волнует и угнетает меня.

— Значит, всё в порядке. Ребята предупреждены, квартира тоже свободна… Пошли, Пётр!

На квартире у Петра нас ждут с нетерпением. В небольшой, чисто прибранной комнате сидят трое юношей и одна девушка — члены подпольной комсомольской ячейки, которой я руковожу по поручению райкома.

Ячейка существует всего два месяца, и мы очень гордимся, что за такой короткий срок сумели завязать многочисленные связи среди рабочей молодёжи. Нам удалось поднять на борьбу против чудовищных бытовых условий и высокой жилищной платы ребят из большого католического общежития для подмастерьев. В один прекрасный день все подмастерья собрали свои вещички, покинули общежитие и на время перешли на квартиры рабочих, которые мы для них подыскали.

Святые отцы лишились больших прибылей. Сначала они пытались вернуть постояльцев, взывая к богу и всем святым, а затем, отчаявшись получить помощь от небес, обратились за содействием к полиции. Оттуда немедленно прислали в район общежития усиленные наряды полицейских, вооруженных дубинками и нагайками. Кое-кого из подмастерьев поймали и избили до полусмерти. Но ребят это не испугало, они держались стойко.

Пришлось ксёндзам идти на попятную. В общежитии провели водопровод, застеклила окна, оштукатурили стены. Плату за проживание снизили вдвое. По требованию подмастерьев отменили и обязательные молитвы — утреннюю и вечернюю.

Но самое важное заключалось в другом. Подмастерья, прежде покорные и пришибленные, почувствовали свою силу. В них проснулось классовое чувство, они понесли на предприятия, где работали, дух борьбы и неповиновения хозяевам. 'У нашей ячейки появилось много друзей на фабриках и в мастерских. И мы, разумеется, воспользовались этим для дальнейшего развёртывания революционной работы.

Словом, ячейка уже проявила себя. Вот почему райком доверил нам теперь важное дело.

— Товарищи! Сегодня ночью нам предстоит выполнить одно задание.

Все слушают меня с напряжённым вниманием. Они чувствуют: предвидится что-то серьёзное.

— Вспомните, какое сегодня число… — продолжаю я.

— Тридцатое апреля, — раздаётся из соседней комнаты. — А завтра — Первое мая — всемирный пролетарский праздник.

— Это опять Серёжка, — виновато отвечает Пётр на мой немой вопрос. — Никак его из дому не выгнать!

— Ну, если ты со своим младшим братишкой справиться не можешь, то что от тебя ожидать… — иронизирую я.

Пётр беспомощно разводит руками:

— Ты и сам знаешь, какой он.

О, да! Хотя я редко вижу этого веснушчатого, вихрастого мальчугана, но отлично знаю его беспокойный характер. Каждый раз, когда я прихожу к Петру, его голос из соседней комнаты отравляет мне настроение. Серёжка вовсе не хулиганит, не кричит, не безобразничает. Наоборот, он ведёт себя вполне благопристойно. Он тихо сидит в другой комнате, очень внимательно прислушивается к нашим разговорам и подаёт голос только тогда, когда я спрашиваю Петра о чём-либо или сам задумываюсь над сложным вопросом.

При этом Серёжка нередко ставит меня в неудобное положение. Однажды в разговоре с Петром я неточно назвал дату рождения Карла Маркса. Тотчас же Серёжка из соседней комнаты громко исправил мою ошибку. Пётр заулыбался, а я покраснел, как варёный рак.

А на прошлой неделе произошло вообще из ряда вон выходящее событие. Ячейка собралась на квартире у Петра. Мы были уверены, что Серёжки дома нет. Пётр и Андрей своими глазами видели, как он ушёл. Стали обсуждать, где спрятать на ночь солидную пачку листовок. И вдруг снова раздался Серёжкин голос.

— Надо положить за жестяные вывески магазинов. Я там всегда рогатки храню…

Конечно, Серёжку немедленно выставили на улицу. Но его совет пришёлся очень кстати. Признаться, я, как руководитель ячейки, почувствовал себя при этом не совсем удобно.