Часов в восемь позвонил второй секретарь райкома партии В. С. Стальнов. Ввиду серьезности положения на фронте под Москвой предлагалось немедленно приступить к организации районных боевых подразделений… Мы пошли пешком с Преображенской заставы в райком партии на Красносельскую. Можете сами судить, как тяжело было у нас на душе.
Москва стала фронтовым городом, все мы работали для фронта, недоедали, недосыпали. Понятно, что эти дни наложили отпечаток и на специфику комсомольской работы; остро встала, например, проблема роста комсомольских рядов. К этому времени в районе оставалось 1260 комсомольцев, в том числе 275 мужчин. Принимать в комсомол новеньких, подросших? Но у нас не было бланков комсомольских билетов.
Мы нашли на бюро выход и не сомневались в его правильности. Нашли блокнот с хорошей бумагой и на его листках стали оформлять временное удостоверение.
27
Необычная запись, правда? Появилась она после визита к нам в райком секретаря МК. Он приехал в желтой кожаной куртке, с маузером в деревянной кобуре на ремне. Приехал неожиданно, и еще неожиданней была цель его приезда. „Вот, — сказал он, — надо подобрать трех-четырех отличных комсомольцев, способных к подпольной работе. Создать им соответствующие условия“. Увидев недоумение на моем лице, невесело улыбнулся. А потом четко и деловито разъяснил, что об этих людях никто не должен знать. Ребятам надо оформить другие паспорта, сделать так, чтобы они переменили место жительства, где бы никто не знал их. Это нужно, сказал секретарь, чтобы им легче было привыкать к нелегальной жизни в тылу врага.
Потом уже я узнал, что после разгрома гитлеровцев под Москвой один отобранный мной кандидат продолжил свою „вторую жизнь“ на самом „горячем“ участке необъятного фронта».
Завод «Серп и молот» — мой дом. Вечно буду благодарен я рабочему коллективу, ветеранам, которые помогли мне найти верную дорогу в жизни. Надо ли объяснять, что в трудную минуту всегда тянет в родные места, где ты всегда найдешь утешение и поддержку…
И я отправился на завод. Первым, кого я встретил здесь, был Никита Коротин. Он помнил еще времена заводчика Гужона. Вместе с Никитой мы работали в листопрокатке, истрепали в поту и огне не одну рубаху, сменили не одни клещи.
Горько было видеть теперь опустевшие и притихшие цехи…
Когда я задумал продолжить рассказ о комсомоле военной поры, не надеясь на свою память, попросил Никиту сделать заметки о тех днях, суровых днях сорок первого года, чтобы сличить их потом со своими воспоминаниями. Он выполнил мою просьбу, и мне остается лишь коротко пересказать, как серпомолотовцы участвовали в боях за столицу.
«В один из дней октября, — пишет Коротин, — я дежурил в цехе и находился у первого стана. Около десяти часов вечера раздался сильнейший взрыв. Из окон со звоном полетели разбитые вдребезги стекла. Дежуривший вместе со мной П. Орлеанский бежал ко мне.
— Как быть, останавливать станы или работать? — спросил он.
— Будем работать, место взрыва сейчас осмотрим.
Фугасная бомба весом в тонну упала на участок отделки сортопрокатного цеха; восемь человек было убито, более пятнадцати ранено.
В октябре мы получили приказание остановить завод, демонтировать ценное оборудование. Рабочих с семьями отправлять в тыл. На заводе оставалась только небольшая часть рабочих.
В октябре с фронта под Москвой начали поступать поврежденные танки. Вместе с экипажем мы круглосуточно занимались ремонтом машин в листоотделке. После быстрого ремонта танки своим ходом, прямо из цеха отправлялись в бой.
Партийный актив — нас оставалось по 8—12 человек в каждом цехе — был переведен на казарменное положение…»
Кем быть? Где твое место в жизни? Чему себя посвятить? Эти вопросы постоянно волнуют молодежь. Волновали они и мое поколение. Но война упростила ответы на них. Она заставила рабочего стать подрывником, пахаря — танкистом; она потребовала, чтобы студент отложил в сторону книги.