В те холодные дни

— То-то и оно, что понимают, и очень даже хорошо понимают. Вчера одно дело отфутболили, сегодня другое, а завтра рабочие, глядишь, и подумают: «Да что им, начальникам, толковать? Что ни скажи, все впустую». И каждый привыкает жить молчком: моя хата с краю, ничего не знаю.

— Мрачную картину ты рисуешь, Петро, — сказал Косачев. — На деле все иначе, проще.

— Не спеши выносить резолюцию. Сам же хотел по душам, так слушай. Мне теперь ничего не надо, я пожил свое, хочу, чтобы у других была дорога ровнее и чтобы не чувствовал человек в конце жизни горькую обиду, а услышал спасибо за труд, сделанное добро.

— Да разве тебе не говорили спасибо? Тебя награждали орденами, теперь персональная пенсия полагается, а ты ушел и сам своим товарищам спасибо не сказал, — с укором ответил Косачев. — А пенсию заслужил.

Воронков тряхнул головой, словно хотел сбросить ее с плеч.

— А коли заслужил, так дайте! Зачем просить? Я не нищий, ничего ни у кого просить не стану. За всю жизнь и крошки хлеба даром не съел, все своими руками заработал.

— Ты как-то все на свой лад кроишь. Ну что тут обидного? Такой уж порядок, все заявление пишут.

— А ты всех-то на один фасон не стриги! Ты уважай каждого человека, а не вообще людей. Ибо одного зовут Иваном, другого Степаном, третьего Колькой, один молодой, другой старый, тот любит рыбалку, а иной сидит по ночам читает книжки.

— Это так, — согласился Косачев. — Иногда забываем о человеке, есть такой недостаток.

— А мне надоела ваша куцая память. У вас все просто: все на «отдельные недостатки» сваливаете. А у людей от этих отдельных недостатков целая жизнь летит кувырком. Как было с нашими котлами: это, мол, не самое главное, отдельный недостаток, чего шуметь. А что получилось в итоге?

— Помнится, я поручал дело с котлами главному инженеру.

— Поручал. Да что толку от такой поруки? И он так же сделал, как и ты: пообещал и забыл. Я снова к тебе обратился, написал докладную. А ты мою бумагу опять же к нему отфутболил. Уж и не знаю, читал ли ты сам-то, нет ли? А инженер все свое: мол, подождите, есть более важные дела. Наловчились отмахиваться.

— Учту, Петро! Это мне урок.

— Хочешь, напомню еще про один случай? Про ту аварию, в нашем цехе? Опять же, сколько лет просили укрепить балки над краном, все нам отказывали, из года в год записывали в планы капремонта, да так и не сделали, пока не оборвалась старая балка, и ведь человека покалечило, чуть не убило.

Косачев грустно покачал головой, задумался:

— От несчастных случаев никто не застрахован. Без жертв не бывает, на войне тоже гибнут.

— При чем тут война? Безобразие оправдываешь?

— Мы же наказали виновных, под суд отдали Сидоренкова.

— Что хорошего? Одного уложили в больницу, другого посадили на скамью подсудимых. А кабы послушали нас, не было бы такого безобразия. Делаете большие дела, а человека чуть не погубили.

— Думаешь, я не переживал? — сказал Косачев.

— А я до сих пор кляну себя, что вовремя не добился замены балок. Я же тогда был председателем цехкома, обязан был проявить больше настойчивости.

— Все мы не святые, — согласился Косачев. — Мы-то с тобой достаточно хорошо знаем, тертые калачи. Иногда такую промашку дашь, что хоть плачь.

— Вверх лезь, да оглядывайся.

— Мудрено говоришь, Петро, да сомнительно. Под житейские дела такой фундамент подводишь.

— Фундамент всему в жизни нужен. А то как же? Сам знаешь. Пришел ты ко мне не только из-за приказа, насквозь тебя вижу. Уклонились мы от главного разговора, разбежались по всем линиям. Говори, что надо от меня?

— Я же сказал. Цельносварные трубы будем делать, и ты вот как нужен заводу. За тобой и пришел. Мы же коммунисты, должны уметь становиться выше личных обид.

— Нынче поднимаешься выше недостатков, завтра — выше обид, потом — выше мелочей, все выше да выше, а там, глядишь, от высоты так голова закружится. Понадобился, значит, я тебе? Это, брат, тоже не новость: все на свете знают, что, если что-нибудь срочно потребуется — газовые трубы, океанские корабли или сверхмощные ракеты, — рабочий класс все сделает. Напрасно ты волнуешься, что без меня будет завал. Есть на заводе Воронков или нет, дело не пострадает, в рабочем строю стоит миллионная силища, сам же знаешь, не в одном человеке суть.

Косачев не торопился возражать, решил воспользоваться замечанием Воронкова, чтобы повернуть разговор в иную сторону. Кажется, наступил подходящий момент покончить дело миром. Косачев, признаться, ожидал более трудного разговора, а вышло проще. Воронков поворчал, пофыркал да спустил пары. Вон как размяк, подобрел старина.

Косачев не нарушал паузу, молчал. Положил варенье в чай, размешал, с удовольствием выпил и, как ребенок, причмокнул губами, чтобы показать, как понравилось ему угощенье.

— Ну и варенье же у тебя, Алена Федоровна! Вкуснота необыкновенная! Спасибо, уважила. Давно такого не пробовал.

— Кушай на здоровье. Бери еще, — угощала Алена, подставляя вазочку. — Вон сколько его у меня, сама варила.

Косачев взял еще варенья, помешал ложечкой горячий чай.