В те холодные дни

— Я знаю, я виновата. Какое-то безумие тогда нашло на меня. Ты уехал и ничего не писал. А этот был здесь, нашел меня вскоре, потом каждый день приходил. Обиделась я на тебя, такая тоска взяла. А он прямо в душу лез, и Алька, подружка, ему сочувствовала. И я думала, вот выйду замуж тебе назло, а вышла себе на горе. А тут еще люди сказали, что ты женился в Севастополе.

— Да кто тебе наплел такое?

— Алька. Клялась мне, что правда.

— Алька? Алька сказала? И ты поверила! Хороша твоя любовь, если от первой сплетни рухнула.

— Что толку теперь упрекать друг друга? — страдая, говорила она. — Мы оба несчастные, Коля. Я виновата, прости меня.

— Чего же ты хочешь? — спросил он, не глядя на Нину. — У тебя семья, ребенок, муж. Какой же выход?

— Я не могу больше так жить. Я не люблю мужа и никогда не любила. Только ты один… Ты! знаешь.

— Что я знаю?! Не могу понять тебя, Нина, — сказал он, сдерживая себя. — Думаешь, у меня сладкая жизнь? Не зажила еще моя рана, а ты о любви говоришь. Да где она, твоя любовь, если ты с другим живешь? Я же умолял тебя, все простил тогда, летом. А ты с ним осталась. Что же теперь? Втроем жить? В любовницы просишься? Нет уж, извини!

Он с обидой посмотрел на нее и пошел. Но тут же подумал, что напрасно погорячился, хотел вернуться и не мог. «Эх, Нинка! Глупым сплетням поверила, всю жизнь поломала!»

— Зачем ты так, Коля! — крикнула Нина с болью в голосе. — Зачем?

Он не вернулся, ушел.

Она стояла на дороге, отвергнутая и униженная. Порывистый ветер рванул на ее голове платок, растрепал волосы. Ей стало душно, в голове все закружилось, стали падать дома, деревья. Едва успела ухватиться за столб, силясь устоять на ногах. Кто-то поддержал ее под руку!

— Что с вами, Нина Степановна? Вам помочь?

Это был Федор Гусаров.

— Ничего… пройдет. Спасибо, я сама.

Она поправила платок, медленно пошла.

 

…Поспелов весь вечер просидел дома с другом студенческих лет Валентином Разиным. Выпили коньяку, принялись играть в шахматы, говорили о серьезных делах и о разных пустяках. Поспелов нервничал, поглядывал на часы, прислушивался к шуму лифта.

Через открытую дверь было видно, как в спальне на пестром ковре ползал сынишка, гремя заводными автомобилями, паровозами, самолетами, разными кубиками и шарами.

На площадке глухо стукнула дверь лифта. Потом тихо открылась дверь прихожей. Вошла Нина.

Поспелов громко, с укором спросил:

— Где ты была? Знаешь, который час?

Нина ничего не ответила, разделась, кивком головы поздоровалась с Разиным, прошла к сынишке. Мальчик радостно бросился к матери.

— Хочешь коньячку? — предложил Поспелов, переходя на мирный тон. — Валентин принес. Армянский, три звездочки.

Она молчала, перебирая дрожащей рукой детские игрушки.

Склонившись над шахматной доской, Поспелов готовился сделать ход.

— Вот Валька зовет меня к себе на работу, — говорил он между тем. — Брось, говорит, свой заводище, пока с ума не сошел. Иди заместителем директора в наш институт. Через год защитишь, говорит, докторскую, будешь читать лекции по холодной обработке, получишь профессора.

— Точно говорю, без трепу, — подтвердил Валентин. — И ты будешь профессоршей, Ниночка. Он у тебя башковитый, далеко пойдет. А на заводе быстро износится, вмиг выжмут из него сок, и будь здоров. Такая у нашего брата жизнь: пока есть идеи, мысли, фантазия, нас держат и ценят, давят из нас соки жизни. А кончится сок — выбросят, как лимон. На смену нам придут другие. Надо понимать это и ловчить, выбирать место, где меньше жмут и где подольше можно оставаться в соку.

Нина не отвечала на болтовню, сидела на ковре, отвернувшись от мужа и его философствующего приятеля.

— Ты чем-то расстроена? — спросил муж.

Взглянув в спальню и увидев спину жены, он почувствовал какую-то напряженность и тревогу.

— Иди к столу, Нинок. Мы с Валей хотим выпить за твое здоровье.

— Я знаю новый способ заваривания кофе, — сказал Валентин. — Один ленинградский инженер научил. Хочешь, заварю?

— Озябла? — спросил Поспелов, оглядываясь на жену. Его пугало молчание Нины.

Нина вдруг уткнулась лицом в ладони, вся сжалась, плечи ее задрожали, она тихо заплакала.

Вячеслав бросился к Нине:

— Ну, перестань! Перестань же, Нина! Что с тобой?

Не в силах сдержать рыдания, отстраняя мужа, она поднялась с ковра и бросилась на диван, продолжая плакать.

Валентин осторожно отодвинул шахматную доску, поднялся, неловко потоптался, скользнул в прихожую. Надевая пальто и шапку, слышал встревоженный голос Поспелова:

— Успокойся же, Ниночка. Неудобно так, человек подумает бог знает что. К чему истерики?

Поспелов хотел обнять жену, положил руки ей на плечи. Она резко рванулась из его объятий и сквозь рыдания, не в силах сдержать истерики, закричала:

— Не прикасайся ко мне! Ненавижу тебя! Не-на-вижу!

В испуге громко заплакал мальчик.

7

Никифору Даниловичу Шкуратову исполнилось шестьдесят лет. Годы немалые, худо ли, бедно ли — прожита большая жизнь. Есть что вспомнить, есть о чем подумать и рассказать. Пускай посмотрят на жизнь старика молодые, может, извлекут полезный урок.