В те времена

Я, может быть, сейчас скажу немного длинно:
Всему виною — прыжки с трамплина.
А дело в том, что год назад какой-то гангстер
В горах построил трамплин гигантский.
Я с малых лет, как к левитановым полотнам,
Припал душою к суперполётам.
Во сне летал и наяву я постоянно —
Ну, как Янковский у Балаяна
В тот роковой для меня день в Бакуриани
Уже я думал — рекорд в кармане.
Внизу стоит толпа и смотрит, рты разинув —
Сплошные кепки. А в них — грузины.
Судья толкнул меня вперёд и охнул слабо.
Сам стал зелёный, как флаг ислама.
Когда я прыгнул, под лопатку ткнулось дуло.
А сзади голос: «Вертай к Стамбулу!»
Я говорю: «Да у меня ж не «ИЛ, а лыжи!
Нас над границей собьют свои же!»
А он в ответ: «Да ты любому дашь здесь фору!
Жить хочешь, дядя — вертай к Босфору!»
…И как ракетчики не сбили нас обоих?…
Спасибо, мама, что я не «Боинг»!
Так пролетел я километров тыщу триста —
Причем, под дулом у террориста.
Видать, с напарником моим общались черти,
Но только вижу — внизу мечети.
Он соскочил, а я застрял в лимонных ветках,
На что и била их контрразведка.
Но я не выдал, не сболтнул, не брякнул всуе,
За что и как мы тут голосуем.
Я ЦРУшникам твердил в припадке бурном:
«Хочу обратно, к родимым урнам!
Хочу в свой край полей, лесов и дисциплины.
Там мой народ и там мои трамплины!»
Потом меня — всё это помню я до дрожи —
Постигла участь их молодёжи.
Конечно, кое-кто и там живёт шикарно,
Но я трудился, как папа Карло.
Так и погиб бы на чужбине я, как Овод,
Когда б не дальний наш газопровод.
К нему добрался я, поллитру хряпнул с горя
И — полз по трубам до Уренгоя.
Ну что ж, пошли валить стволы, кончай собранье!
Спасибо, братцы, всем за вниманье.

Романс пулевого стрелка