В тебе моя жизнь...

— Ты принимаешь его! Ах, Господи! Я напишу к маменьке! Тебя необходимо приструнить! — крикнула раздраженно ей вслед Лиза. Марина тут же остановилась и повернулась к сестре так резко, что ее юбки слегка закрутились вкруг ног.

— Приструнить? — вкрадчиво переспросила она. — Приструнить?! Кого и надо приструнить, так тебя, Лизавета Александровна. Твои счета, дорогая сестра, уж превысили все мыслимые границы. Кредиторы настолько осмелели, что шлют их прямо сюда. С этого часа, с этого дня я понижаю твое содержание, довольно с меня оплачивать твой огромный гардероб, твои конюшни и твоего супруга. С этого дня я буду приучать тебя жить по средствам, дорогая. Добро пожаловать во взрослый мир, где надо думать и о дне насущном, а не только о платьях и полковых балах! Да, и можешь не трудиться писать маменьке об этом и о многом другом, что, как я надеюсь, случится в моей жизни вскорости. Ибо я уже давно вышла из детской и способна сама принимать решения, как мне жить и с кем водить знакомства, — отчеканив каждое слово из своей речи, Марина снова направилась к выходу, а после повернулась к сестре. — Да, ты не забыла поздравить меня с днем ангела? Ведь ты, кажется, по этому поводу сюда прибыла?

Лиза не возражала ей, ошеломленная ее речью, только ртом воздух ловила, да Марина и не стала ждать возражений от нее, ушла, почти убежала к себе, на ходу призывая Игната. Она прошла в кабинет и написала быстро послание, которое поручила отвезти на станцию и передать князю, что должен ждать там лошадей. От Игната же она получила в руки короткую записку, оставленную Загорским, в которой он писал, что обстоятельства вынуждают его отбыть из Завидова, что он благодарен ей за гостеприимство. Да уж, знала она эти обстоятельства! Вернее, сама создала их. А внизу была короткая приписка: «Прошу уведомить меня незамедлительно, коли будут последствия».

Марина успела переменить платье, выслушать поздравления с днем ангела от дочери и принять поделку из ее рук — рисунок и вылепленного из глины нечто с большими ушами, прогуляться с Леночкой в парке, пока ждала заветного ответа от Сергея. Она постоянно обдумывала возможные слова, что скажет ему, когда они встретятся, слова, что заставят его простить ее глупые, необдуманные поступки.

— Что на меня нашло? — недоумевала Марина, когда они с Жюли шли по парку, а Леночка бежала впереди, увлеченно размахивая сачком — в последнее время она весьма увлеклась бабочками, и бонна помогала ей составить свою коллекцию, поддерживая в своей воспитаннице интерес к естествознанию.

— Я не понимаю, что могло заставить меня сомневаться в своих чувствах. Что? Как я могла решить, что жизнь без него для меня лучше? — И Марина пересказала задумчиво слушавшей ее Жюли ее последний разговор с Загорским. — И знаешь, он так посмотрел на меня тогда… Таким проникновенным взглядом. А после отпустил и ушел, не обернувшись ни единого раза. Я видела по его спине, что ему больно, что ему тяжело. Но не окликнула его, не позвала назад.

— Quand on aime, on doute souvent de ce qu'on croit le plus [604], — тихо проговорила Жюли, сжимая ладонь подруги, и та задумчиво кивнула ей в ответ. — Все образуется, вот увидишь. Он ныне зол из-за того, что ты уехала с этим Раевым-Волынским, но мужчины отходчивы. Нужно лишь время.

Жюли вспомнила, как подбежала к упавшим на помощь мужу, подала тому платок, которым Арсеньев стер кровь со лба Сергея. Тот, едва придя в себя, схватил за руку друга и прошептал отчетливо:

— Пусть она не смотрит! Мало ей тревог! Не подпускай ее сюда!

Павел тогда отвел глаза в сторону, словно ему было неловко сообщать то, что он видел.

— Ее здесь нет. Она уехала, — и, видя взгляд Сергея, невольно добавил. — С Раевым-Волынским, — а Жюли, видя такой поворот событий, поспешила сказать, желая выгородить подругу.

— Они уехали за доктором.

Едва услышав эти слова, глаза Загорского на миг вспыхнули каким-то странным огнем, а после потухли. Он снова замкнулся в себе, стал тем же хладнокровным офицером, что так пугал ее ранее. Она только потом сообразила, что чтобы проехать за доктором, двуколке следовало объехать упавших всадников, и места для подобного маневра на дороге для того не было совсем.

В это время Марина заметила спешащего к ним лакея, что нес в руке записку — она ясно видела, как белеет бумага в его руке, и сама зашагала ему навстречу быстрым шагом, путаясь в юбках.

— Ну? — взволнованно спросила она. — Передали его сиятельству письмо?

— Передали-с, барыня, — лакей взглянул смущенно на подошедшую к ним Жюли, отвел в сторону глаза от пытливого взгляда Марины и стал внимательно смотреть на парковые деревья.

— Давай же ответ скорее.

— Ответа нет, барыня, — произнес лакей и подал Марине письмо. Это было ее письмо. Невскрытое, а значит, и непрочитанное. Осознание этого с такой силой вдруг кольнуло сердце, что стало больно дышать. До этого ей все казалось каким-то сном, какой-то нелепой игрой в жизнь — кто обязательно должен уходить, а кто-то уступать и догонять. Но ранее всегда уходила она…