В темноте

Я четко помню, как мы с братом сидим на полу в квартире, где уже почти не осталось мебели, а стены усеяны светлыми квадратиками от висевших там недавно картин. В какое-нибудь другое время в каком-нибудь другом месте нас можно было бы принять за детей, чьи родители собрались переезжать и уже упаковали все свои вещи. Я смотрю и слушаю. Педали пианино отражаются в начищенных до блеска сапогах офицера. Смотря, как он играет, слушая творимую им музыку, невозможно было и представить себе, что этот человек способен на жестокость. Какая же красота рождалась под его пальцами! Какое великолепие! Кончив играть, он поднялся на ноги и похвалил отца за выбор инструмента. Потом он приказал доставить пианино ему на квартиру в доме напротив. Перед отправкой папа тщательно закутал инструмент в одеяла. Расставание с пианино доставляло ему огромную боль. Но еще больнее ему было представлять, что его могут повредить при транспортировке. В тщетной надежде в один прекрасный день, может быть, после войны, получить его обратно, он поставил на него штампик – ИГНАЦИЙ ХИГЕР. Папа всегда планировал все далеко вперед и думал о том, что будет после войны. Он никогда не терял надежды на лучшее и поэтому на все наши вещи ставил это клеймо.

Пианино еще не успели забрать, как к нам нагрянул еще один офицер, и оно ему тоже приглянулось. Мой отец вскочил на ноги и с не очень-то уместной гордостью заявил:

– Прошу прощения, господин офицер, но пианино уже принадлежит офицеру Вепке.

По тону его голоса я поняла, как ему приятно, что наш великолепный инструмент привлекает столько внимания.

Услышав его слова, офицер очень рассердился, вероятно, потому что Вепке был старше чином и первый нашел пианино. Позднее папа признал, что сделал большую глупость, с таким удовольствием заявив о том, что инструмент уже достался другому, потому что этот второй офицер вполне мог застрелить его на месте. Он уже не раз слышал о таких скоропалительных расправах и пожалел о сказанном сразу же, как слова слетели с его губ. К счастью (и это было еще одно маленькое чудо!), офицер не стал вымещать свое разочарование на моем отце и удовлетворился чем-то еще.

На следующий день, когда инструмент доставили Вепке, он прислал к нам своего подчиненного с адресованным папе пакетом. В нем было наше одеяло, бутылка вина и записка с благодарностью за пианино. Я была еще совсем ребенком, мне было всего 6, но и меня поразила эта абсурдная смесь гуманизма и бесчеловечности. Нас всех очень удивило это проявление вежливости. Уже после войны отец написал, насколько странно было встречать среди этих зверей приличных людей. Разум отказывался понимать, как эти люди, обладающие высочайшей культурой, могли творить такие ужасы…

Теперь, когда наше пианино оказалось в руках высокого чина, нас на несколько недель оставили в покое. Родители воспользовались затишьем, чтобы раздать остатки вещей знакомым полякам. Столовое серебро, ювелирные украшения, предметы мебели… словом, все, что еще не забрали немцы, родители отдали неевреям в надежде когда-нибудь вернуть. Немного помогало и чувство, что все эти вещи хотя бы будут приносить удовольствие людям, которых мы выбрали сами. Все это время я очень печалилась, наблюдая, как немцы уносят мои игрушки. Мне хотелось плакать, но к тому моменту я уже поняла, что этого делать нельзя. Я не спорила и не возражала. Кукольный домик мы отдали Данусе. Я очень радовалась, когда видела, как она с ним играет. Дануся была буквально влюблена в мой домик, и я понимала, что мы не сможем взять его с собой, когда придет время съезжать с квартиры. Куда и когда, было еще непонятно, но в том, что жить на прежнем месте нам осталось недолго, сомневаться не приходилось.

Однажды, когда папа отправился за продуктами, посмотреть, что у нас еще осталось, зашла очередная группа немцев. Мой отец любил фотографировать. У него был очень хороший фотоаппарат, немецкая «Лейка». Камеру еще никто не забрал, папа спрятал ее среди книг в книжном шкафу. Один из офицеров нашел ее и отложил для себя. Потом он стал рассматривать оставшиеся на полках библиотеки книги. Мама заметила, что с особым вниманием он рассматривает альбом художественной фотографии. Офицер повернулся к маме и спросил, может ли он этот альбом забрать. Ему задавать такие вопросы было совершенно необязательно, но он все-таки спросил.

– Нет, – ответила моя мама, – книга принадлежит не мне, а моему мужу. Я должна спросить у него.

Офицер ответил ей бесовской улыбкой.

– Я могу взять книгу и без его позволения, – весело сказал он.

Потом немного помолчал, улыбнулся еще шире и добавил:

– Но я все-таки подожду вашего решения.

Когда отец вернулся, мама рассказала ему о случившемся. Он на нее ужасно разозлился и сказал, что она не соображает, что делает.

– Он попросил, – сказал он о немецком офицере, – ты отдала, что он попросил.