В тени

«Я сам сделал себя! – с гордостью подумал он. – Самообразованием! Обошелся без жидов, пытавшихся лишить немцев индивидуальности. Да, мне пришлось нелегко; но я много читал и притом основательно. Я достиг того, чего не достигли они – стал фюрером Германии!».

Он взял в руки еще одну акварель. На помятой бумаге, краски которой давно выцвели, был изображен королевский дворец. Гитлер вспомнил, как его дважды прогоняли с площади жандармы, пока он рисовал замок. Хотелось ли ему тогда жить в том дворце, он не помнил. Наверное, нет: ведь он – не толстяк Геринг, столь падкий на роскошь и внешнюю мишуру…

Фюрер отложил альбом и встал с дивана. На столе лежал отпечатанный текст. Буквы были крупными. Он взял в руки листок и быстро пробежал его глазами. Это был текст последнего выступления Геббельса, которое прозвучало на закрытом совещании:

«Чувства оставим поэтам и девицам, за церковью сохраним загробный мир; слабоумные пусть предаются мечтам о героизме и сгорают от любви к родине. Самое главное – все они должны выполнять наши приказы! Мы полагаемся на идеализм немецкого народа…».

Доктор Йозеф Геббельс был единственным человеком с высшим образованием в окружении Гитлера.

«Интеллигент!» – усмехнулся фюрер, хотя слова Геббельса импонировали ему.

Гитлер положил лист на стол, затем подошел к дивану и, захлопнув альбом, убрал его в сейф. Накинув на плечи шинель, он вышел во двор. Небо было серым, снег прекратился.

– Эта проклятая погода посадила все мои самолеты! – проворчал он. – Повезло Мерецкову…

Именно на погоду ссылался Геринг в утреннем докладе, оправдывая снижение активности авиации в районе деревушки Мясной Бор.

***

Командующий фронтом Мерецков мотался между штабами 52-ой и 59-ой армий, пытаясь организовать коридор, к западу от Мясного Бора, для выхода из окружения 2-ой ударной армии, в то время как немецкие дивизии, заполнившие горловину прорыва, пытались оттеснить армии Волховского фронта, как можно дальше к востоку. Оставшись у немцев в тылу, 2-ая ударная армия продолжала атаковать врага, хотя снабжение ее давно прервалось, и она остро нуждалась в боеприпасах, горючем и продовольствии. Бойцы стали голодать. За две недели армия съела всех лошадей, но и это не остановило надвигающийся на армию голод. К концу третьей недели, многие красноармейцы не могли двигаться от истощения, началась цинга…

Нина сидела у палатки, сворачивая выстиранные бинты. Эвакуировать раненых не представлялось возможным, лечить было нечем. Страшно было видеть, как умирают молодые бойцы, которые могли бы еще жить да жить…

– Корнилова! – окликнул ее санитар (Нина оставила при регистрации брака девичью фамилию). – Доктор велел тебе приготовиться к операции.

Нина встала и направилась к зеленой палатке на опушке леса. В палатке было темно и сыро. Она запалила керосиновую лампу и, развернув некогда белую простынь, начала выкладывать на нее хирургические инструменты. В палатку вошел хирург и направился к умывальнику.

– Готова? – спросил он и улыбнулся ей какой-то вымученной улыбкой.

Нина посмотрела на его руки и отметила, что они мелко дрожат.

– Готова, – тихо ответила она. – Как вы себя чувствуете, доктор?

Хирург не успел ответить. Полог палатки отогнулся, и санитары занесли молодого красноармейца. Осколок оторвал ему кисть. Нина быстро размотала пропитанные кровью тряпки и бросила их в ведро. Врач мельком взглянул на бойца и произнес:

– Придется ампутировать руку до локтя. Будет очень больно; но другого выхода нет, сынок!

– Доктор, а как же баян? – испугано спросил тот. – Я же баянист!

– Забудь про баян. Теперь тебе придется слушать, а не играть…

К вечеру среди врачей и раненых прошел слух, что ожидается прибытие самолетов для эвакуации. Откуда появился этот слух, никто, толком не знал.

Судя по басовитым звукам в ночном небе, к ним летели «Дугласы».

– Костры! Разжигай костры!

В небе появились четыре самолета, но, ни один из них не приземлился: то ли, не было приказа, то ли летчики просто боялись садиться на небольшую, окруженную лесом поляну. Они покружились и улетели, сбросив два десятка грузовых мешков. Их быстро собрали и доставили на территорию приемного пункта.

– Давай раскрывай, – приказал капитан ездовому. – Наверное, прислали продукты и медикаменты.

Ездовой вспорол мешок и удивленно посмотрел на капитана. В мешках было сено, предназначенное для лошадей, которых уже неделю, как съели…

– Как же так? – прошептал капитан. – Люди не лошади, им сена не нужно!

– А может, они ошиблись? – хмыкнул ездовой. – Ночью не разглядели да и сбросили нам, а не кавалеристам.

– И – го – го! – дурашливо заржал один из раненых. – Выходит, они нас за лошадей приняли.

Начальник госпиталя зло посмотрел на шутника. Тот оборвал смех и, хромая, заковылял в темноту.

***

Мерецков связался со Ставкой и получил разрешение на переброску к Мясному Бору свежей дивизии из состава 4-ой армии.

– Знаешь, что твою армию окружили немцы? – спросил он по телефону командующего 2-ой ударной армией Клыкова.