Эти слова снова заставили Хозина вздрогнуть. Сталин явно намекал на Тухачевского и тех, из его окружения, кто еще оставался в строю. Именно Тухачевский выступал за единоначалие в армии.
– Правильно, товарищ Сталин, – поспешил согласиться командующий фронтом. – Подобного просто нельзя допустить!
Это прозвучало так забавно, что вождь насмешливо поморщился.
– А, фильм вы все-таки посмотрите. Я думаю, вы, товарищ Хозин, тоже могли бы стать народным героем, если бы освободили город от блокады. Но пока я не вижу у вас этого стремления…
Генерал побледнел.
«Какое обвинение за этим последует?!» – в ужасе подумал он.
Однако Сталин молчал.
– Недавно я был у командарма Федюнинского, – с трудом выдавил из себя Хозин. – Он получил мою директиву об изменении боевых действий. Теперь он двинется навстречу 2-ой ударной армии…
– Поздно спохватились, вояки! – резко оборвал Сталин. – Что вам мешало сделать это раньше? Два месяца боев и никакой согласованности! Что вы там с Мерецковым не поделили? 2-ая ударная атакует, а вы с Федюнинским спите, как медведи в берлоге. Собираетесь наступать, когда Клыков уже выдохся!
Сталин сделал паузу и посмотрел на побелевшее лицо Хозина.
– Болтаетесь там, как дерьмо в проруби! – подытожил он. – Командовал 54-ой маршал Кулик – без толку. Пришлось его разжаловать в генерал-майоры! Потом командовал ты – безрезультатно! Тебя сменил этот герой халхинголовец Федюнинский – едва не сдал немцам Волхов, растерялся, запаниковал. Не сумей он исправить положение, я б его в лейтенанты разжаловал! Может быть, прав был Мерецков, когда просил подчинить ему эту армию?. Что скажешь?
Хозин ухватился за идею, как за соломинку.
– Совершенно верно, товарищ Сталин! Войска обоих фронтов решают одну и ту же задачу – освобождение от блокады Ленинграда. Было бы хорошо объединить два этих фронта и передать командование в одни руки!
– В чьи руки? – прищурился Сталин. – Впрочем, это неплохая мысль! А почему Федюнинский просил освободить его от командования фронтом? Меня до сих пор интересует этот вопрос…
Хозин покраснел.
– Он объяснял это тем, что я старше его по званию, – тихо ответил генерал.
– Я думаю, он просто боится ответственности.
Сталин замолчал, продолжая пристально глядеть на Хозина. Пауза, затянулась. Внезапно на столе Сталина зазвонил телефон. Вождь снял трубку.
– Сталин слушает, – сказал он. – Хорошо… Можешь возвращаться… Доложишь по возвращении.
Он положил трубку и, встав из-за стола, попрощался с Хозиным.
– Вы свободны, генерал. Считайте, что вторая ударная поступает в ваше распоряжение! Приказ будет подписан завтра. Передавайте привет Жданову…
На тот момент никто не мог и предположить, что это решение будет одной из самых больших ошибок Верховного главнокомандующего!
***
– Смирнов! Почему сдал позиции? Не нужно мне ничего объяснять! – кричал в трубку командир полка. – Вы что там с Капустиным с ума сошли?! Для вас приказ – пустое место?! Да где я тебе возьму боеприпасы, рожу, что ли?! Короче, бери их обратно, иначе пойдешь под трибунал. На все тебе – час! Всего один час!
Николай положил трубку и взглянул на ординарца Сибгатуллина.
– Разрешите мне уничтожить этот пулемет! – неожиданно предложил тот.
Смирнов выглянул из-за сугроба. Немецкий пулемет, установленный на бронетранспортере, бил безостановочно, не давая возможности поднять голову.
«Нельзя: его тут же убьют!» – подумал Смирнов, видя, как засуетился Сибгатуллин.
Николай не раз отмечал такое состояние у людей, которые мысленно подходили к последней черте. Смирнов пытался понять, откуда приходит это предчувствие неминуемой кончины. Он отбрасывал версии о неведомом голосе, как о неком сигнале свыше, объясняя подобное состояние человека общим срывом психики. Именно в такой момент, боец теряет самообладание, а, вместе с ним, и способность воевать. Он начинает суетиться и делать ошибки.
И теперь Смирнов, глядя на ординарца, понимал, что посылать того на задание нельзя, ибо для него наступил тот самый кризис! Он, конечно, его преодолеет и останется одним из лучших бойцов роты; но это произойдет лишь в том случае, если он останется живым! А сейчас Сибгатуллин явно не вояка,в таком состоянии его срежут сразу после выхода из «мертвой» зоны…
«Что делать? – лихорадочно думал Смирнов. – И ординарца потеряю, и приказ командира полка не выполню…».
– Отставить, Сибгатуллин, – сказал он, наконец, берясь за гранаты. – Останешься за меня! Как только он заткнется, поднимешь роту в атаку.
Неожиданно Смирнов ощутил какую-то веселую отчаянность. Теперь он верил, что непременно справится с бронетранспортером и рота снова займет утерянные позиции.
– Выдвинься вправо, – приказал он Сибгатуллину, – и брось несколько гранат, чтобы отвлечь немцев.
Ординарец, молча, кивнул. Смирнов стремительным броском пересек заросший кустами склон и укрылся за кряжистой сосной. Его перемещение осталось незамеченным для немецкого пулеметчика.
«Еще пара-тройка таких перебежек, и я зайду им в тыл!» – размышлял Смирнов, стремительно пересекая небольшую поляну.