В тени алтарей

— Конечно, — согласился Варненас, — жизнь должна всегда подчиняться каким-нибудь принципам и стремлениям. Но если ты так думаешь, мне хочется задать вопрос: является ли для тебя этим высшим началом поэзия или ее в свою очередь следует подчинить еще более высокому началу, например, религии. Особенно, если ты уже с ней связан. Тебе понятно, что я имею в виду твою принадлежность к духовенству?

— Никогда, никогда! — воскликнул Васарис. — Главное для меня это то, что позволяет мне совершенствоваться и плодотворно употреблять свои способности и силы. Все остальное — только ненужные путы, и оберегать их можно только из суеверия.

Варненас улыбнулся:

— Ты повторяешь слова Ауксе Гражулите, уж не заразился ли ты ее взглядами?

— Извини, но если Ауксе почерпнула их из моей драмы, то они мои. К тому же, они коренятся не только в моей драме, но во всей моей жизни.

— Ну, не злись, я тебя не обвиняю в плагиате. А ты вспомни упреки Мяшкенаса: как знать, какой жизненный принцип плодотворен и какой бесплоден?

Васарис пренебрежительно махнул рукой:

— Мяшкенас, конечно, имел в виду метафизические основы: нерушимость клятвы и прочее. Что же главное? Это опыт, практика, очевидность результатов. Вот что главнее! Стань медиком, но если увидишь, что ты мясник, то брось лечить, потому что это только во вред людям. Так же вышло и с моим священством. Какая тут метафизика!

— Знаешь что, брат, — начал Варненас, видимо, всерьез решивший дать отпор. — Все это хорошо в теории, но в жизни такой крайний индивидуализм может привести к сущему хаосу. Если мы будем попирать свои обеты, забросим свои обязанности, начнем метаться от одного к другому — то ничего хорошего не сделаем. Вспомни, что человеку свойственно обманываться и потакать своим слабостям. Стремясь жить полной жизнью, он фактически ищет преходящего счастья и наслаждения. Смотри, как бы тебя не объявили гедонистом.

— Ты меня считаешь таким?

— Нет, я говорю вообще.

— А я говорю отнюдь не вообще. Пусть каждый заглянет в себя. Все эти жизненные теории могут быть весьма относительны. Что касается меня, то я спокоен. Я все взвесил, я много думал и страдал, итог моей жизни для меня очевиден. Мне такой индивидуализм по вкусу.

— Значит, ты не только релятивист, ты индивидуалист даже в применении принципов?

— Несомненно. Говоришь, меня объявят гедонистом? Меня мало трогает, кем меня объявят. Наконец существуют разные виды наслаждения: одному приятно вкусно есть, пьянствовать, бездельничать, целовать красавиц; другому — иметь чистую совесть, обрести душевную гармонию, избавиться от парализующих противоречий. Кто не видит разницы между этими видами наслаждений, пусть думает обо мне, что хочет, а кто видит, пусть судит меня по моим делам.

Варненасу нравилось, что его приятель говорит в таком резком, даже вызывающем тоне и, кажется, готов на решительные действия. Поэтому, как уже часто бывало, он и теперь, заканчивая спор, сказал:

— Хорошо! Допустим, что ты рассуждаешь правильно. Тогда чего же ты ждешь? Делай, как считаешь нужным, и чем скорее, тем лучше.

Но Васарис заявил:

— Нет. Laissez faire, laissez passer.[187]

— Комедиант! — возмутился Варненас, — то ты доказываешь, что твою жизнь должны формировать художественные склонности и устремления, то собираешься коснеть в рамках, не дающих простора этим устремлениям.

— В жизни художника, — пояснил поэт, — все совершается само собой. Насильственным путем здесь ничего не добьешься, скорее испортишь дело. Придет время, жизнь сама подскажет как поступить.

После таких разговоров Варненас приходил к выводу, что его приятель стал неисправимым софистом, что различного рода соображения и размышления мешают ему прийти к окончательному решению, и он стал придумывать, как бы вывести поэта из этого состояния.

Когда Варненас собрался уходить, Васарис сказал, будто ему это только что пришло в голову:

— Знаешь, Пятрас, помоги мне еще раз встретиться с Ауксе Гражулите. После того вечера мы расстались ни тепло, ни холодно, и мне до сих пор не удалось с ней поговорить. Одному идти к ней неловко, мы слишком мало знакомы.

— Я тоже редко ее вижу и у них не бываю. Но попытаюсь что-нибудь придумать. Какое сегодня число? 29 декабря? А что если мы где-нибудь вместе встретим Новый год?

— Это было бы замечательно.

— Может быть, соберемся у Индрулиса? У него теперь стало просторнее.

— Ни в коем случае. Хорошо бы вообще обойтись без него.

— Даже так? Откуда такая вражда?

— Можешь думать об этом, что хочешь, но встречу организуй.

— Ладно, позабочусь. До свидания.

Друзья расстались довольные проведенным вечером и друг другом. Васарис радовался скорой встрече с Ауксе, а Варненас тому, что организует литературно-музыкальный вечер в канун Нового года.

XII