В тени Алтополиса (СИ)

Очередь в столовой отсутствовала, но это не помешало тетке Сафире вредничать. Сначала она не поверила в то, что меня послал Лукич. Потом вместо того, чтобы выдать съестного, принялась ссылаться на занятость. Видите ли, десерт ей приспичило готовить на ночь глядя. Для кого – для себя? Вона и без того щеки раздуло больше остального лица.

Делать нечего, пришлось усесться за пустующий столик и начать ждать, когда тетка Сафира соизволит освободиться. В противоположном углу устроился Еремей, успевший сменить рабочую робу на обычную одежду. Сидел он, как это водится, не один, а в компании богато разодетой барышни. Спутница по возрасту в матери годилась, но когда это останавливало молодого повесу. Заливался Еремей речистым соловьем, не замолкая ни на минуту. А женщина кокетливо улыбалась и водила ручкой, как это водится у избалованных городских барышень.

- Ах оставьте, Вячеслав… ах, оставьте, - то и дело приговаривала она, демонстрируя безупречно ровные зубки.

Вячеслав, ха! Так уж получилось, что стеснялся Ерёма своего родового имени. Слишком простоватым оно ему казалось, не заслуживающим столь красивого парня.

Е-ре-мей – на что это похоже? На среднерусское дырявое рубище, попахивающее залежалым нафталином? Другое дело – Вя-я-ячеслав. Была в нем и лучезарная слава и звонкое «Я», на которое самолюбивый парень делал особое ударение. Правда в его исполнении это больше походило на лягушечье кваканье, однако дамам отчего-то нравилось, особенно прибывающим в том немолодом возрасте, когда от былой красоты не осталось и следа, а погулять еще хочется.

Эх, быстрей бы получить еду и сбежать отсюда. Сил нету смотреть на этого фанфарона. И почему женщины такие дуры? Не все, конечно… Арина точно не стала бы терпеть его обезьяньи ужимки. Ухватила бы пальцами за нос и накрутила такую сливу.

Еремей почувствовал чужой взгляд. Обернулся и поморщился, словно увидал покрытого струпьями бомжа. Видите ли, противно ему стало. Мне может рожу его лицезреть тоже никакого удовольствия не составляет, но нет же - сижу и терплю.

- Кто этот мальчик? - долетел до меня женский голос.

Еремей наклонился к самому ушку барышни и принялся шептать. От фанфарона хороших рекомендаций ждать не приходилось. И точно, среди набора звуков я смог уловить знакомое слово «чумазик». То самое прозвище, которым Ерема наградил меня, и которым окромя него никто не дразнил.

Барышня, обернувшись в мою сторону, прикрыла рот ладошкой и глупо захихикала, а довольный произведенным эффектом Еремей продолжил нашептывать.

Ах ты ж, мразина... Специально голосом выделил, чтобы я услыхал. И я услыхал, не сомневайся. Рогатку слажу и тогда поглядим, какие кренделя начнешь выписывать, уворачиваясь из-под обстрела. Не обычным шпоном, сделанным из алюминиевой проволоки, а снарядами тяжеловесными, собранными из болтов и гаек. Такими и до крови пробить можно.

Картина представившейся мести сгладила минуты ожидания. Я настолько успокоился, что даже не обратил внимание на ворчание тетки Сафиры, выдавшей пакеты со снедью. Взял тяжеленую поклажу в обе руки и потащил.

- Чижик, что-то не видать тебя последнее время, - послышался насмешливый голос. – На озеро перестал ходить и с большими парнями больше не тусуешься. Неужели что-то случилось?

Нет, это была не шпонка, и даже не гайка – настоящая пуля, выпущенная в спину. В другой раз я может и проигнорировал бы ехидство Еремея, но не при текущих обстоятельствах. Еще и на пацанов с заправки намекает, гнида. Стоп… Так вот кто меня слил! Как же я сразу не догадался? Зациклился на Гамахене, когда под боком этакая зараза обосновалась. Это ведь Еремей целыми днями в мастерской ошивается. Слоняется без дела или в столовой сидит - наблюдает, кто и чем занимается. Увидал Лукича, выходящего из мастерской с тетрадкой и кучей счетов подмышкой и додумал, связал одно с другим. Он стригунам стуканул – точно! Не из желания заработать, а из одной лишь вредности, чтобы мне насолить. Ах ты ж…

Мир в одно мгновение перевернулся. Я даже сообразить не успел, как все случилось. Вот иду с пакетами огибая столик – краткий миг вспышки, и уже сижу верхом на Ерёме, бью что есть мочи по смазливой физиономии. Потом мастеровые рассказывали, как тетка Сафира охаживала меня половником, пытаясь оттащить в сторону, как кричала барышня, призывая на помощь. Вопила так, что услышал дядька Степан, задержавшийся после рабочего дня в кабинете. Услыхал и Мартьян, вылетевший из душевой в чем мать родила. Если бы не последний, забил бы я Ерему до потери сознания, и визжащие бабы тому нисколько не помешали. Что мне половник, я его даже не почувствовал. Все что видел перед собой – это красную пелену, сквозь которую проступало ухмыляющееся лицо Еремея. НЕНАВИЖУ!