Гражданская война между Омейядами создала предпосылки для успешного мятежа, который зародился в огромной восточной провинции Хорасан, простиравшейся от центрального Ирана до северного Афганистана и границы Китая с Центральной Азией. В силу размеров и удаленности Хорасана управлять им было сложно любому режиму с центром в Ираке или Сирии. Кроме того, там в большей степени, чем в других провинциях империи, халифат мирился с существованием местных князей, которые сохраняли власть в своих регионах и были способны мобилизовать мощные военные ресурсы для поддержки возможного восстания. Если халиф или поставленные им наместники слишком вторгались в их дела с целью получения прибыли, вероятность мятежа повышалась. Хотя при Омейядах иранская элита Хорасана начала переходить в ислам, доисламские иранские традиции и особенности никуда не исчезли. Княжеские дворы поддерживали аристократическую культуру. Странствующие поэты пели песни и читали стихи, основанные на древних иранских преданиях, и эта литературная традиция легла в основу “Шахнаме” – персидского национального эпоса, сочиненного около юоо года. Живучесть иранской высокой культуры и имперских традиций оказывала весьма ощутимое влияние на весь Ближний Восток вплоть до наступления Нового времени10.
Тем не менее, хотя в хорасанском восстании и были некоторые “туземные” иранские элементы, его главной опорой послужил арабский военный гарнизон, расквартированный в провинции. Настроить войска против режима Омейядов помогли в первую очередь призывы вернуться к более чистому, строгому и милленаристскому исламу пророка Мухаммеда. Ключевую роль в этом сыграло убеждение, что поистине исламский порядок может восстановить только режим, возглавляемый выходцем из семьи пророка, из рода хашимитов. Фундаментальные расхождения наследственной монархии Омейядов с примером и посылом пророка легко объяснялись тем, что Омейяды захватили лидерство в исламском мире, сместив законных халифов. Аббасиды, ведущие свой род от дяди Мухаммеда (а не потомки зятя пророка Алиды), усидели на троне благодаря политической ловкости и оппортунизму. Новая династия была многим обязана своему главному представителю в Хорасане – харизматичному Абу Муслиму, который воплощал в себе и объединял исламско-милленарист-ское и хорасанско-нативисткое крылья восстания. Придя к власти, основатель новой династии халиф аль-Мансур первым делом приказал убить Абу Муслима, поскольку его огромное личное влияние и общественная поддержка, которой он пользовался в Хорасане и Иране, представляли угрозу для власти халифа11.
Аль-Мансур был не первым халифом из династии Аббасидов, но его старший брат Абу аль-Аббас умер в 754 году, проведя на троне всего четыре года, и не оставил взрослого сына, который мог бы его сменить. К счастью для Аббасидов, аль-Мансур был “гениальным политиком” и правил 21 год. Он родился в относительной безвестности и поднаторел в политической игре во время восстания против Омейядов. В эти годы он научился разбираться в людях и заключил союзы с целым рядом надежных военачальников и чиновников, которые отличились в ходе возвышения Аббасидов. Эта группа старых товарищей стала его ближним кругом советников. Как показал приказ об убийстве Абу Муслима, при необходимости аль-Мансур мог становиться безжалостным и беспощадным, но при этом не был ни жесток, ни деспотичен по природе своей. Его гнев внушал ужас, но был умышленным, даже театральным. Он славился своей прижимистостью и был исключительно компетентным и добросовестным администратором. Но затем случился излюбленный арабскими рассказчиками и знакомый нам по истории других династий поворот: на смену прозорливому, суровому и расчетливому основателю пришел обаятельный, мягкий, благочестивый и простодушный наследник: в этом случае – халиф аль-Махди, который, в отличие от отца, был также щедрым покровителем искусств. Правление Харуна ар-Рашида (786–809), сына аль-Махди, обычно считается апогеем развития империи Аббасидов12.