Как принципат, так и доминат, естественно, знали своих хороших и плохих императоров. Тем не менее монархический принцип быстро обрел практически повсеместное признание. Когда в 68 году н. э. самоубийство Нерона поставило крест на династии Юлиев-Клавдиев, к которой принадлежал Август, и привело к гражданской войне, ни один из авторитетных голосов не призвал к возрождению республики. К тому времени считалось, что только монархия может сдержать конфликты внутри элиты, которые едва не уничтожили Рим в последние десятилетия республики. История ее агонии стала политической притчей, с которой были знакомы и императоры, и римские элиты. Отныне господствовало мнение, что институты старого римского города-государства не подходят для управления огромной империей. С точки зрения провинций, монархия обеспечивала более эффективное администрирование и сдерживала безграничную алчность римских сенаторов, которых назначали губернаторами. В итоге в 68–69 годах н. э. звучали призывы не к восстановлению республики, но к возвращению “славных дней” Августа.
Хотя монархия – в тщательно замаскированной форме, созданной Августом, – теперь обладала огромной легитимностью, отдельные правители и династии были ее лишены. Римская империя была “наименее идеологизированной монархией Древнего мира”, поддерживаемой главным образом сложившимся в элите консенсусом, что на практике монархия – лучшее из возможных зол. С незапамятных времен Римское государство имело свой пантеон богов и в целом было овеяно священным ореолом. Со времени установления императорской монархии императоры стали олицетворением государства и переняли этот ореол. Сначала Август, а затем и все императоры, умершие на троне, были посмертно обожествлены. Таким образом они были включены в имперский культ, храмы и ритуалы которого распространились по всей империи. Но “поклонение” и “божественность” в глазах римлян не имели коннотаций, характерных для великих монотеистических религий. В представлении римлян не существовало огромной пропасти между мирами богов и людей. После смерти статус бога присваивался выдающимся личностям, которые были сверхлюдьми, а не богами в христианском смысле. Никто из римлян не верил, что император – хоть живой, хоть мертвый – был творцом и властителем вселенной. Представители римской элиты были реалистами, подкованными в политике. Когда посмертно стали обожествлять посредственных и даже ужасных императоров, эта честь потеряла весь смысл. Ни один представитель этой элиты, – включая даже жрецов, которые руководили жертвоприношениями в его честь, – не страшился и не стеснялся предполагаемого полубожественного статуса монарха, когда наступал момент всадить нож императору в спину9.
Если религия давала римскому императору лишь ограниченную поддержку, то династическая легитимность была еще слабее. Римское государство и империя существовали задолго до того, как Август создал монархию. Они отодвигали на задний план любую династию. Римская элита полностью отождествляла себя с государством и империей. Со временем она смирилась с тем, что монархия необходима для их сохранения. Лишь совершенно безумный и деспотичный император мог считать Римское государство и империю творением или владением его семьи на манер более поздних европейских феодальных монархий. Правителей с такими претензиями обычно ждал печальный конец. Периодически император пытался разделить власть между двумя своими сыновьями, но такая стратегия никогда не была основной.
По имперским стандартам римские династии существовали очень недолго. Династия Юлиев-Клавдиев, к которой принадлежал Август, правила 95 лет и продержалась у власти дольше, чем любая из тех, что последовали за ней. Поскольку древность династии почти везде служила важнейшим фактором ее легитимности, это объясняет, почему римские династии не находили верных сторонников и не занимали места в народном сознании. Даже в случае с Юлиями-Клавдиями, поскольку у Августа не было сыновей, линия наследования оказалась весьма запутанной. Движимая междоусобицами, усыновлениями, убийствами и неожиданными смертями, передача власти на протяжении четырех поколений происходила от одного потомка Августа и его жены Ливии к другому, пока династия не пресеклась со смертью Нерона. Это было характерно и для последующих династий. Как ни удивительно, за весь рассматриваемый в этой книге период императорский трон ни разу не переходил от отца к сыну хотя бы на протяжении трех поколений10.