В тени богов. Императоры в мировой истории

Поскольку наследственная монархия по природе своей глубоко порочна, британское политическое развитие давало человечеству надежду на лучшее. Выбор правителя в лотерее наследования – очевидно рискованная процедура во все эпохи и во всех обстоятельствах. Учитывая, как усложнилось управление государством в Новое время, она стала практически самоубийственной. Наследственная монархическая власть была такой живучей во многом потому, что другие политические системы на практике обычно оказывались несостоятельными. Сдвиг к парламентскому правительству стал возможен лишь в силу того, что британские элиты обладали достаточными ресурсами и мудростью, чтобы сформировать политические институты и создать традиции, способные заполнить пустоту, возникшую на месте монархии. В XIX веке они адаптировали эти институты и традиции, чтобы привлечь к политике еще более широкие слои населения. В новую эпоху всеобщей грамотности, урбанизации и распространения демократических идей это имело ключевое значение для политической стабильности и легитимности.

Самым известным текстом новой монархии стала “Английская конституция” Уолтера Баджота, написанная в 1865 году. Он разделил правительство на “эффективную” и “почетную” части и поместил монархию во вторую из них. Что касается политической роли короны, он отметил, что “суверен в такой конституционной монархии, как у нас, имеет три права: право давать советы, право поощрять и право предостерегать. Умному и дальновидному королю других прав и не нужно”. Внушенная многим поколениям принцев, эта доктрина стала ключевой для британских монархов. Баджот имел мало общего с упертыми роялистами и был скорее республиканцем. Его книга проливает свет на слабости либерализма даже на пике его силы и непоколебимости. Баджот верил во власть рациональных, образованных и прекрасно информированных верхних “десяти тысяч”: “Массы бесконечно невежественны, а потому не могут управлять страной сами и не умеют распознавать разум при встрече с ним”. По этой причине, чтобы массы подчинялись правительству “десяти тысяч” и считали его легитимным, нужно было задействовать эффектные трюки и символы. С этим – по крайней мере в Британии, где властвовали традиции и инерция, – лучше всего справлялась монархия. Баджот полагал, что со временем образование и культура сделают массы более рациональными, в связи с чем традиционные и магические символы власти отойдут на второй план⁷.

На самом деле Баджот переоценил рациональность электората XX века и недооценил устойчивость и изобретательность монархии. Чтобы выжить, британской монархии следовало среди прочего отказаться от проведения открытой политики. Даже представители левых течений, которые не одобряли монархию, не считали ее своим главным врагом. Кроме того, значительная часть британского общества вплоть до 1945 года сохраняла консерватизм, иерархичность и почтительность в ряду своих принципиальных ценностей. Как в Британии, так и во всем мире монархия всегда была тесно связана с религией. До 1960-х годов Соединенное Королевство по большей части оставалось христианской нацией: “данные опросов свидетельствуют, что в 1964 году около 30 процентов населения полагали, что королева избрана Богом, а еще в середине 1950-х годов в это верили примерно 35 процентов”. В таком контексте вряд ли стоит удивляться, что в 1860-х годах Баджот написал, что подавляющее большинство подданных королевы полагает, что она правит Британией “с Божьего соизволения”. Разумеется, образованные британцы не считали своего монарха сакральным в традиционном смысле, но в большинстве своем поддерживали монархию как источник единства, стабильности и сохранения национального самосознания, укорененного в истории. В Британии, как и везде, многим претили безобразие, материализм и атомизация нового индустриального мира. Промышленная революция привела к фундаментальным и невероятно стремительным изменениям в экономике и обществе. Монархия символизировала стабильность и уважение к традиционным ценностям, которых жаждали многие британцы⁸.