В тени больших вишневых деревьев

Пока моджахед кричал, несколько боевиков тоже останови-лись возле связиста. Среди них он увидел и бывших сарбосов. Не докричавшись, дух побежал куда-то, а толпа вокруг со-ветского солдата все увеличивалась и увеличивалась. Даже стрельба начала стихать… Когда появился полевой командир Жаргал, бой прекратился. Только откуда-то с правой стороны ущелья изредка была слышна тяжелая дробь ДШК да иногда стрекотали автоматы…

Под мертвую тишину окруживших бойца духов Жаргал сел возле него на корточки и начал молча всматриваться в лицо связиста. Советский солдат, а по сути — мальчишка из глубин-ки, которому едва исполнилось девятнадцать лет, который еще год назад гонял на крыше голубей, смотрел одним заплывшим глазом на жестокого матерого воина, не знающего пощады вра-гу, как и его древние предки. Так они молча смотрели друг на друга, наверное, пару минут. Смотря в обветренное, каменное лицо полевого командира, паренек понял, что участь его пред-решена… Приближение неминуемой смерти сковало страхом его молодое, полное жизни сердце… Воля в нем, побившись о стальные оковы этого страха, притихла и замерла… Мозг, потря-сенный увиденным, выбросил с избытком адреналин в кровь. И чувство, что это происходит не с ним, наполнило его разум.

Жаргал резко встал, что-то громко выкрикнул, и тут же двое духов подняли бойца и поставили перед ним. Он достал из-за пояса кривой нож, приблизился вплотную к парнишке, схватил его за волосы и потянул назад голову. Так же молча, не спеша, он начал перерезать шею мальчику… Тот не сопротивлялся, он не издал ни единого звука, только какое-то хлюпанье и кло-

237

котание вместе с кровью вырывалось из разрезанного горла, да и его тело временами конвульсивно дергалось… Дойдя до позвоночника, Жаргал, как матерый забойщик скота, резким движением руки, держащей паренька за волосы, сломал его и спокойно продолжил отрезать голову дальше. На его лице не дрогнул ни один мускул. Отрезав еще совсем недавно симпа-тичную, озорную, с юношеским пушком на верхней губе голову мальчика и подняв ее вверх перед собой, полевой командир выкрикнул боевой клич всех моджахедов:

— Аллах акбар!

— Аллах акбар! — вторила ему озверевшая от молодой, горя-чей крови толпа.

Двое духов, что держали парнишку, отпустили тело, и оно безжизненно рухнуло под ноги полевого командира… Молодое сердце все еще работало, и сонная артерия начала обильно, пульсируя, окрашивать в багряный цвет серые плоские кам-ни… Тут же моджахед швырнул голову по узкой каменистой улочке… Она покатилась, забрызгивая кровью все те же серые камни… Когда голова остановилась, то на Жаргала смотрел один затекший глаз, но в нем уже не было юношеского огонька — он был пуст… Впервые за это время каменное лицо полевого командира преобразилась — его черты изобразили брезгливость… Он снова присел на корточки теперь уже перед обезглавленным парнишкой и стал вытирать залитую кровью руку и свой кривой нож о хэбэ совсем еще юного пацана из глубинки, нелепо лежа-щего без головы на улице горного кишлака за многие тысячи километров от своих голубей… Вытерев руку и нож, моджахед поднялся. Его лицо приняло опять каменный вид, и он молча, не оглядываясь, быстро зашагал куда-то…

А голуби, чем-то встревоженные, начали биться в голубятне

о решетки, выбивая пух из своих тел. И отец, чинивший свой старенький мотоцикл «Урал», видя это и недоумевая, подошел к ним. Посмотрев немного на это необычное поведение любимцев сына, решил их выпустить немного полетать… Высоко-высоко взметнулись птицы ввысь, так что не было их видно. И пожилой крепкий мужчина еще долго стоял, запрокинув голову, смотря в небо… А голуби растаяли в синей мгле. И, потеряв всякую надежду на их возвращение, внутренне кляня себя на все лады,

238

совсем седой уже отец солдата с досады будет сидеть на кухне

и пить горькую… Как вдруг сквозь маленькое низкое окошко, словно лепестки цветков, срываемые теплым весенним ветром с вишен, белые птицы, кружась, опустятся на отчий дом…

Невозможно придумать реальную причину, почему молодая, чистая душа, не причинившая, по большому счету, никому зла, которой жить да жить, так мученически покинула этот мир… Но одно хоть совсем чуть-чуть утешает. Это то, что имя Жаргал с древнемонгольского переводится как «счастье, блаженство»… Может быть, там, высоко-высоко, где растаяли в синей мгле голуби, его юная душа сейчас испытывает это самое счастье и блаженство, потому как тут оно ему явно не досталось…

***

Кадышев, когда первый раз поднял голову под шквальным перекрестным огнем, как и Бердалиев, увидел впереди себя какую-то суету у сарбосов, но несколько автоматных очередей, которые легли совсем рядом, заставили его опять прижать ее