В тени Большого камня

Он подошел к жеребцу, поправил седло, рывком подтянул, упершись коленом в высокий конский бок, подпругу. Потом, выведя жеребца, еще раз, мельком, заглянул в пропасть — птиц не было там, ничем не помеченное голое пугающее пространство упиралось в дно ущелья, в камни реки.

— Поехали… — ворчливо повторил Кудайназар, подымаясь в седло. Он и сам не знал толком, что не хватило ему, недостало двух соколов в пропасти, под ногами.

Он выехал с площадки, пустил жеребца иноходью, забыл о птицах.

На перевале Терсагар[11] сошлись воедино борта ущелья, дно его, тучи неба: четыре направления мира. Стоя на струганной солнечными ветрами и пургами доске Терсагара, глядишь на мир как бы с верхней его точки, выше и открытей которой нет.

Таких перевалов немало в Памирских горах.

Проезжать Терсагар следует быстро, не задерживаясь для восторженного обзора: вечер близок, а спуск к Алтын-Киику долог и крут, восемьсот метров спуска. Стоит все же натянуть на миг поводья на кромке перевальной доски, прежде чем начинать трудную работу спуска. Прямо перед тобой, на том берегу ущелья Мук-Су, три ледяные и каменные головы шеститысячников; на них можно смотреть прямо — не задирая подбородка и не придерживая шапки рукою. Срединная голова, высвеченная чистым закатным солнцем, похожа на золотого киика, закинувшего на спину рога… А глубоко внизу, под копытами коня — кишлак Алтын-Киик[12], зеленое и розовое пятнышко, жизнь людей, скота и рощи, дом Кудайназара.

Конь переступает, просит повода, смотрит вниз: розовое и зеленое пятнышко, уютная темнота стойла, сладкий запах навоза.

— Йо-о, джорго!

Восемьсот метров спуска.

5

Подъехали к кишлаку в свежей, душистой темноте: пахло вечерними цветами, кизячным дымком, мясной похлебкой. В арчатнике, по левую руку от тропы, забрехал, зашелся чуткий пес Абдильды. Поближе к тропе, на голом месте, посверкивала оконным огоньком кибитка смирного Гульмамада, бившего сурков и зайцев и жившего в одиночку. Кишлачные киргизы молча не одобряли молодого Гульмамада за его занятие: заяц был несерьезным, почти игрушечным зверем, а сурок — тварь, как известно, омерзительная и не пригодная ни на какое дело: ни в котел, ни на шапку. Только узбеки да урусы жрали сурчину, не умея различить ее от сладкого мяса улара[13] исцеляющего от оспенной болезни. Но Гульмамад все же родился на свет таджиком и поднялся в Алтын-Киик из виноградного Гарма, так что ему было бы как раз впору охотиться за дикими козлами, пахнущими травами гор. Никому ведь и в голову не придет советовать ему, таджику Гульмамаду, стрелять волков или барсов. Но — сурки, зайцы… Смирный человек Гульмамад, виноградный.

Мосластый Телеген, напротив, человек буйного нрава, высокого роста и силы значительной. Буйство его происходит оттого, что лет десять назад, когда он был еще угловатым костлявым парнем, кобылка-трехлетка ударила его задней ногой в лоб и след оставила: шрам и буйство. В буйном настроении Телеген камни несдвижимые бегом носил от скал к реке, в воду их сбрасывал и радовался… В Телегеновой кибитке темно, и дыма нет над трубой: навоевался за день и спит сном уставшего довольного человека.

А Каменкуль не спит, ждет Кудайназара; скачут отблески теплого сердцу огня в низком оконце, на вмазанном в глинобитную стену неровном стекле. Она привычно ждет мужа, терпеливо — как ждет утра в последний предрассветный час или сумерек в час предсумеречный. Она всегда, всю жизнь ждала его — так ей кажется в ее убеждении: когда он заплатил за нее калым скотом и деньгами и забрал ее от родителей, когда уходил на далекую или близкую охоту, когда уезжал в Кзыл-Су по своим делам, о которых ей никогда ничего не рассказывал.

На этот раз рассказал: в Кзыл-Су, на заставу, к урусам. И сегодня, в благодарность за сообщение, она ждала его особенно терпеливо, уверенная в том, что Кудайназар все делает как надо и что вернется он в ту самую минуту, когда сочтет нужным вернуться домой. Встреча с урусами тревожила ее. Сеча морковку для плова, она размышляла над тем, что не следовало бы Кудайназару ехать к урусскому начальнику, что лучше поехал бы туда буйный таскальщик камней Телеген или холостой Гульмамад. Хорошо размышлять, сеча морковку на гладкой деревянной доске.

Кудайназар вошел вслед за Кадамом, нашел глазами жену в полутьме комнаты, втянул ноздрями запах плова и, швырнув в угол курджун с покупками, тихонько засмеялся. Приятно возвращаться домой, в Алтын-Киик, после долгого перехода по горам. Опустившись на вытертую кошму у камелька, Кудайназар блаженно вытянул ноги, и Каменкуль скользнула стянуть с него сапоги. Кадам жадно тянул кумыс, распутав кожаную веревку вокруг горла бурдюка.