В тени большого взрыва 1977

— А тогда, — неожиданно в голову пришла здравая мысль, — давайте я под «фанеру» спою. Ну то есть под фонограмму?

— Это как?

— Мы включим запись, я выйду на сцену и буду открывать рот, имитируя пение. Звук же в колонки будет идти не с микрофона, а с магнитофона, на котором будет проигрываться кассета.

— Ты что, Васин, с ума что ль сошёл? Ты представляешь размах скандала, который начнётся, когда всё выяснится? — покрутил пальцем у виска мидовец. — Ты что хочешь опозорить советскую эстраду на весь мир?

— А чего тут такого-то? Вон у нас на концертах некоторые певцы так же выступают и ничего.

— Это что за певцы такие? Кого ты имеешь в виду? — зацепился Лебедев.

— Да не знаю, — пожал плечами я. — Все, наверное. Как не включишь телевизор, так поют под фонограмму.

— Всё правильно, ты говоришь. Но не замечаешь главного — всё это делается для телевидения — для трансляции. Чтоб накладок не было. А так все наши певцы поют на концертах как положено. Да и как может быть иначе? — возмутился он. — Ведь трансляция показывается миллионам граждан. Что же касается обычного концерта, то я, конечно, всех дел не знаю, ибо не интересовался этим вопросом, но уверен, что никто из Госконцерта не разрешит певцам лишь открывать рот. Мало того, что это позор, но ещё и обман зрителей, который обязательно вскроется! Ведь такие действия можно квалифицировать как мошенничество. Зритель приходит на концерт, потому что хочет услышать живое исполнение. А с твоей фонограммой получится, что он слышит тоже самое, что и на пластинке у себя дома. Так в чём же тогда разница и за что он заплатил деньги? Молчишь? Вот и правильно!

— Нет, но я просто подумал, — произнёс я вспоминая, что в будущем размышляли на этот счёт совсем по другому и услышать на концертах живых исполнителей было крайне проблематично, особенно в попсе. Сейчас же такое исполнение было бы для меня… Однако до конца мысль я довести не сумел, потому что был прерван.

— Хватит думать. Репетировать надо было лучше, а не философствовать. Сегодня ещё много времени, так что навёрстывай упущенное, — сказал мидовец и, видя мой недовольный вид, добавил: — Имей в виду, сейчас от тебя зависит многое. В том числе и будущее как твоё, так и ансамбля. Провала нам не простят! Понял?

— Понял, — вздохнул пионер.

— Вот и хорошо, что понял. Так что репетируй, а я поехал в Минкульт, — произнёс Лебедев и, попрощавшись, ушёл.

— Во песец, — расстроенно сказал я и присел на кресло.

Ко мне подошёл худрук, а затем стали подтягиваться и ребята, окружая меня.

— Саша. Что случилось? Почему ты так плохо пел? Ты не попадал практически в семьдесят процентов нот. И скованность твоя была очень заметна. Откуда это? У тебя же были прекрасные вокальные данные. Скажи: ты это специально сделал? Назло товарищу Лебедеву? — с надеждой в голосе спросил Яков Моисеевич.

— Можно сказать и так, — хмыкнул пионер и, решив не расстраивать худрука, продолжил, — но на самом деле меня просто стесняет и бесит этот отвратительный костюм.

— Ах вот как…

— Ничего. Привыкну. Так что обо мне не переживайте. Всё будет хорошо, — успокоил я его и тяжело вздохнул.

Яков Моисеевич развёл руками, отошёл в сторону и, что-то записав, пошёл к звукорежиссёру. А я, всё ещё находясь в окружении, остался сидеть, исподлобья поглядывая на ребят.

— И что же делать? Петь-то ты как будешь? — участливо спросил меня Антон, присев рядом.

— Не знаю, — вздохнул пионер, понурив голову.

Повисла пауза, я осмотрелся и увидел озабоченные взгляды ребят. Однако продлилась тишина недолга и первой кто её нарушила была наша рыжуха.

— А я знаю, что Сашеньке нужно! — твёрдо заявила Юля, хлопнув в ладоши, и заулыбалась. — Знаю!

— И я знаю! — неожиданно поддержала её Лиля.

— Да? — дружно удивились Катя с Аней.

— Вы думаете о том же, о чём и я? — поднял бровь Антон.

— Да, по-любому, Сашку такое поможет, — хохотнул Мефодий.

— Яснее ясного, что Сашенцию необходимо, — хмыкнул носом заулыбавшийся Дмитрий. — Я б, кстати, тоже не прочь, — и видя, как все на него сразу же зашипели, быстро подняв руки, добавил: — Шучу!

— Саша, — твёрдо заявил подошедший ко мне Сева и, потрепав меня по плечу, успокоил, — не волнуйся, всё будет хорошо. Мы всё устроим, и ты сможешь достойно выступать.

Глава 22

Аэропорт Шереметьево. Таможня.