В тени истории (ЛП)

Однако не это причина, которая воскрешает в памяти воспоминание о Седане. Это Седан, в честь которого ещё и теперь почти в каждом немецком городе названы улицы, долгое время игравший в политическом сознании немцев совершенно необычную, сегодня можно пожалуй сказать — роковую роль. Это действительно поразительно и достойно размышления, то, насколько полностью и бесследно было утрачено воспоминание об этом после Второй мировой войны. Практически ничто не иллюстрирует столь наглядно разлом поколений и перемену, можно также сказать: утрату исторического сознания в Германии, как это почти полное вытеснение того, что значил День Седана до 1918 года, а в широких кругах долгое время и после этого.

День Седана почти полстолетия был германским национальным праздничным днём, с парадами, вывешиванием флагов, школьными праздниками, патриотическими речами и всеобщими приподнятыми чувствами. И он именно был (это следует сказать правдиво и с некоторым смущением) единственным действительно реальным национальным праздничным днём, какой когда бы то ни было был у немцев. То, что после занимало его место (11 августа — день Конституции Веймарской республики, 1 мая у нацистов, 17 июня в Федеративной республике) — всё это более не было настоящим: выходной день и пара часов торжественных речей, которые в действительности никого не интересовали. Но 2 сентября, День Седана — бог мой, это было поистине нечто особенное! Это было такое настроение — для сегодняшнего времени я не могу найти никакого другого сравнения — как если бы немецкая национальная команда выиграла чемпионат по футболу, да притом каждый год заново.

Каждый год великая битва в душах людей победоносно разыгрывалась снова, снова и снова кавалерийские атаки французов разбивались об огонь немецких мушкетов, снова и снова гордый французский император как сломленный человек во главе своих войск, каким ему выпало несчастье стать, отдавал прусскому королю свою шпагу. У каждого в голове были триумфальные картины, которые тогда сотнями тысяч висели в гостиных Германии: король Вильгельм, героический старец, посреди своих паладинов на холме Фреснуа (Fr'esnois); Мольтке во время переговоров о капитуляции, небрежно опирающийся тыльной стороной ладони на карту Генштаба, на которую французские переговорщики уставились как на смертельный приговор; гигантская фигура Бисмарка рядом с отвратительным карликом Наполеоном на жиденькой деревянной скамейке перед домиком ткача в Домшери (Domch'erie) — все эти сцены триумфа год за годом вновь приходились по вкусу. Это был настоящий праздник. О высоких чувствах патриотического самоудовлетворения, с которыми это праздновалось, сегодня едва ли имеют представление.

Кто из стариков вспомнит об этом, тот пожалуй покачает головой с некоторым умилением, потому что это ведь принадлежит к его собственному детству и юности, а воспоминания детства и юности — так уж устроено — трогательны. Но покачает головой пожалуй и с некоторым смущением, подобно тому как в трезвом состоянии вспоминают о том, что ощущали и что сотворили в состоянии опьянения. Но опьянение было реальным, и реальными были ощущения и поступки, им вызванные. Седан был для немцев того поколения и последующих большим, чем просто выигранное сражение. Это был основополагающий миф новой национальной религии, и не будет преувеличением сказать, что благодаря Седану немцы долгое время ощущали себя избранным народом. Гайбель после Седана написал следующие стихи:

Пусть теперь звонят колокола на каждой башне,

По всей стране торжествуют и ликуют!

Трещит пламя факелов!

Господь совершил для нас великое дело.

Славься, Господь в небесах!

Заметно преднамеренное, почти кощунственное сходство с рождественскими песнопениями. А газета «Кройццайтунг» непосредственно после битвы писала: «Событием 2-го сентября начинается новая эпоха — гегемония германского духа в мире. Судьба обратила этот факт в символ, который понятен каждому. Когда мы пленили на поле боя у Седана императора французов, его маршалов и солдат, окончилась эпоха французского насилия, французского полуварварства и начался период германского мира и германской формации».