В тени истории (ЛП)

В своей частной переписке Маркс также жёстко критиковал многое в Коммуне, пока она существовала. В письме от 17 апреля он уже хладнокровно рассчитывает на её поражение, а приглашение от 29 апреля изучить отношения непосредственно на месте он благоразумно оставляет без последствий («Однако я опасаюсь, что Вам следует поспешить, поскольку я не знаю, сколь долго мы ещё сможем держаться», — писал приглашающий). С точки зрения его учения Парижская Коммуна была в лучшем случае героической глупостью.

Однако Маркс не был только лишь учителем и пророком; как раз в это время он был также активным политиком, который собрал первый Интернационал и удерживал его сплочённым. И он был страстным человеком. Политические соображения понуждали его брать в расчёт Коммуну по возможности как «свою партию». И человеческое негодование вместе со страстным гневом позволили ему в то время, когда в Париже ещё работали расстрельные команды, бойким пером накатать громогласное обвинительное произведение «Гражданская война во Франции», которым он сделал своим дело уничтоженной Коммуны — а месть за мёртвых провозгласил святой задачей любой будущей революции.

Ни одна из работ Маркса, даже «Коммунистический Манифест», не имела такого чудовищного воздействия. С вулканическим гневом и пророческим проклятием он «пригвоздил к позорному столбу истории» «истребителей» Коммуны и их «дьявольские деяния». Вот его слова: «После воскресенья Троицы 1871 года не может больше быть никакого мира и никакого перемирия» — эти ужасные слова пронзительно прозвучали сквозь десятилетия; и в 1917 году они воплотились в реальность.

И Ленин, который стал мстителем за Коммуну, мог научиться от неё только лишь одному: как это не следует делать. Она была, писал он в 1905 году, «рабочим движением…, которое тогда не понимало и не пыталось отделить друг от друга элементы демократического и социалистического переворота, которое перепутало задачи борьбы за республику и задачи борьбы за социализм, которое не было в состоянии решить задачи энергичного военного наступления против Версаля, которое начало с ошибки не брать под свою власть Банк Франции и так далее. Короче говоря — призываете ли вы к Парижской или к какой–либо другой Коммуне, наш ответ будет: это было такое правительство, каким не может быть наше».

Однако классовые враги Коммуны были также смертельными врагами Ленина, и выиграть против них борьбу, которую Коммуна проиграла, стало целью его жизни. Снова и снова он обращается к судьбе Коммуны. «Дело Коммуны не умерло; до сегодняшнего дня оно живёт в каждом из нас», — сказал он в 1911 году, и когда в январе 1918 года он делал доклад Съезду Советов о двух месяцах и пятнадцати днях, прошедших с момента захвата ими власти, он начал с триумфального утверждения, что это уже на пять дней больше, чем всё время существования Парижской Коммуны в 1871 году: «Рабочие Парижа, создатели первой Коммуны, которая представляет из себя зачаточную форму Советской власти, через два месяца и десять дней пали под пулями контрреволюции… Мы находимся в гораздо более благоприятных обстоятельствах».

Хотя Коммуна не была зачаточной формой Советской власти, однако её борьба была образцом, а её ужасная судьба после поражения — угрожающим примером. «Посмотрите на парижских коммунаров и вы будете знать, что вам предстоит, если мы будем побеждены!» — призывал Ленин Красную Армию в мрачные моменты. Не живые — мёртвые коммунары в своих братских могилах тогда помогли им победить.

Парижская Коммуна не принадлежит сегодня стране и культурному кругу, который произвёл её. Её миф отделился от её истории. Исторически Коммуна принадлежит Франции, и её идеи сегодня медленно исполняются во всём буржуазном мире. Однако проклятие, которое притянул на себя буржуазный мир уничтожением Коммуны, тем самым не снимается. Духи убитых продолжают сражаться — снова и снова, в том числе ещё и сегодня. В революциях 20 века они вездесущи.

(1971)

Версальский договор

Если бы немцы не подписали договор, то по всей вероятности Второй мировой войны можно было бы избежать.

Версальский договор принадлежит истории. Обстоятельства, которые его породили, никогда не возвратятся. Гневные полемики, страстные обвинения и контробвинения, которые за ним последовали, звучат как слабые и удалённые крики. Наступил ещё один день мира, и если мы сегодня, оглядываясь назад, внимательно присмотримся к тому, что же собственно произошло в Версале, то нам следует сделать это с внутренним спокойствием непричастных к делу, тех, кто не судит и рядит, но только лишь желает отыскать, где затаилась ошибка.