В тени истории (ЛП)

Ну, недемократическим он не является. Предложение: «Вся государственная власть исходит от народа» — это не только конституционный лозунг, но и конституционная действительность. Нет ничего в Федеративной республике, никакой институции, никакого государственного органа, никакого закона и никакого постановления, ничего, что каким–то образом не было бы в последней инстанции обращено к воле избирателей и к решениям избирателей. Однако разумеется, воля избирателей и решения избирателей направляются и фильтруются столь многообразно, что они в своём конечном продукте часто более не узнают себя — это то, за что часто серьёзно критикуется Основной Закон. Однако это намерение; намерение объединить демократию со стабильностью — причём за этим питаемым веймарским опытом убеждением стоит то, что в основе для немцев более предпочтительно стабильное государство, чем демократия, и что они будут ценить демократию лишь столь долго, пока она им обеспечивает стабильное государство.

Это означает прежде всего отказ от какой–либо прямой, плебисцитной демократии. Никакой народной инициативы, никаких референдумов, никаких всенародных выборов федерального президента — всё в осознанном противопоставлении Веймару. Не считая пары исключений, как урегулирование границ земель, воля избирателей в каждом случае проходит сначала через грубый фильтр избранных парламентов: бундестаг, ландтаги и местное самоуправление. Хотя политическую систему Федеративной республики часто определяют как парламентскую демократию, всё же в строгом смысле парламентской демократией, как Англия, где не избиратель, но Нижняя Палата парламента всесильна, Федеративная республика также не является. За грубым фильтром парламента Основной Закон поставил ещё множество тонких фильтров.

Сначала, во–первых, множество парламентов, федерализм. Ни в коем случае нельзя сказать, что бундестаг и федеральное правительство Федеративной республики властвуют целиком и полностью. Множество важных законодательных областей и гораздо большая часть управления — культурная политика, образование, судопроизводство, полиция — являются делом земель, в которые федеральная власть вмешивается мало или вовсе их не касается. И в само федеральное законодательство земли вмешиваются ещё раз: через бундесрат, представительство земель, что может действовать весьма препятственно, если бундестаг и бундесрат имеют политически различные большинства.

Затем законодательство привязано к конституционному строю, и за этим следит федеральный конституционный суд — весьма могущественное учреждение, которого не знала ни одна из прежних германских конституций. Большинство правительств, которые до сих пор были у Федеративной республики, больше боялись федерального конституционного суда, чем оппозиции в парламенте, и с основанием. Основной Закон дал федеральному конституционному суду очень действенное оружие в руки в форме основных прав граждан, которые, опять–таки иначе, чем в Веймарской республике, являются не только программой для будущего законодательства, но и непосредственно действующими правами и могут быть изменены или ограничены только конституционным большинством — а частично даже и вообще не могут. Это часто устанавливает болезненные тесные границы власти законодательных органов.

И наконец, существует, хотя и не в Основной Законе, однако в конституционной действительности, закон о выборах с его пятипроцентной оговоркой, которая не только предотвращает раскол партий, но также и чрезвычайно затрудняет возникновение новых партий.

Если кратко, то уже нормальная политическая повседневная жизнь совершенно осознанно устроена Основным Законом так, что новой антидемократической волне в этот раз было бы весьма трудно пробиться до центра государственной власти, прежде чем она снова пойдёт на спад — как это произошло в 1930 году в Веймарской республике. Был выстроен, так сказать, чрезвычайно усложнённый маршрут, который правда осложняет жизнь не только революционным и враждебным конституционному строю народным движениям, то также и в целом соответствующим конституции устремлениям к реформам и изменениям. Если рассматривать чрезвычайно усложнённые, переплетённые и многоуровневые здания государства и аппарата законодательства, то часто можно было бы задаться вопросом — а может ли вообще в них развёртываться конструктивная политическая жизнь, не должны ли все стремления к прогрессу, обновлению и изменению заканчиваться в этом лабиринте учреждений. Однако и здесь — и как раз здесь — конституционная действительность гораздо лучше, чем может предположить писаная конституция. На практике политическая жизнь под Основным Законом представляется совершенно ясной, подвижной и продуктивной, и именно потому, что через все переплетённые ходы государственности течёт тот самый элемент, который в конце концов во всём многообразии всё же снова представляет единство: партии.