В тени Катыни

Седьмое. В Заявлении советской Комиссии не содержится ни одного убедительного свидетельства, что на трупах обнаружены какие-либо документы или бумаги, датированные позже мая 1940 года. Я хотел бы обратить внимание читателя, что и в Козельске, и в Старобельске, и в Осташкове, и позже — в Грязовце — пленным была разрешена переписка с семьями. И тот факт, что переписка семей с теми пленными, которые позже были обнаружены в катынских могилах, прервалась именно в мае 1940 года, не только вызвал в Польше большое беспокойство, но и сам по себе достаточно красноречив. Факт и то, что ни одна из трех комиссий, изучавших катынские могилы — ни немецкая, ни комиссия польского Красного Креста, ни Международная комиссия, — не обнаружила в захоронениях ни одного документа, датированного позже мая 1940 года. Вполне логично предположить, что расстрел состоялся именно в это время, в 1940 году.

Советская Комиссия громогласно заявила, что она, дескать, располагает девятью документами, датированными после мая 1940 года; в их число входят и три письма. Юзеф Мацкевич внимательно изучил эти документы и пришел к выводу, что в двух случаях речь идет о письмах, пришедших уже после расстрела и просто не врученных адресатам. В третьем случае упоминалось письмо офицера, вообще никогда не бывшего в Козельске — письмо Станислава Кучиньского к Ирене Кучиньской. И в общем представляется совершенно вероятным, что этот человек действительно еще жил 20 июня 1941 года (этим число датировано письмо) в какой-нибудь из советских тюрем. Вероятнее всего, речь идет о ротмистре Кучиньском, бывшем в старобельском лагере и вывезенном оттуда еще до начала его ликвидации. Допустимо и предположение, что его письмо было просто-напросто задержано цензурой и позже представлено неким «доказательством». Я заявляю об этом так определенно оттого, что нет ни малейшего указания на присутствие Кучиньского в Катыни.[99] Но в захоронениях обнаружены останки профессора Стефана Кучиньского, а при нем найдено письмо к его жене Дануте. То есть совершенно ясно, речь идет о двух разных людях.

Кроме того, на телах жертв найдены квитанции об изъятии или комиссионной продаже ценных вещей заключенных. Квитанции эти выдавались в декабре 1939 года, но загадочным образом на их обратной стороне появились советские штампы, датирующие их выдачу мартом 1941 года. Безусловно, нет ничего более легкого, как проштамповать найденные квитанции, что и было сделано НКВД. Ну а члены Комиссии могли и не знать о подобных махинациях. Да и если бы даже кто-то из них и догадывался о правде, разве смог бы он пойти против всесильного НКВД?

В трех других случаях речь также шла о каких-то квитанциях, которые легко могли быть сфабрикованы. Последним, девятым, документом был нательный образ Иисуса с надписью от руки на обратной стороне: «4 апреля 1941 года». Мне представляется совершенно очевидным, что все эти документы могли быть легко подделанными, и потому о них нельзя говорить как о бесспорных доказательствах.

Восьмое. В заявлении нет объяснения тому, отчего на некоторых трупах обнаружены раны, нанесенные четырехгранным штыком. Надо уточнить, что такие штыки были на вооружении Красной армии, в то время как в Вермахте были так называемые ножевые штыки.[100]

Девятое. В заявлении не объясняется, отчего Комиссия польского Красного Креста обнаружила на захоронениях молодые побеги деревьев, возраст которых был два-три года.

Десятое. Существует свидетельство о том, что Николай Бурденко в узком кругу друзей в 1946 году сказал, что принял руководство Комиссией по личному распоряжению Сталина, что Заявление он подписал под сильным нажимом, и что «еще немало в России таких Катыней». По его словам, тела пролежали в земле около четырех лет, т. е. расстрел имел место около 1940 года, не позже. Описание этого разговора было опубликовано русскими меньшевиками в их нью-йоркском бюллетене «Социалистический вестник» в июне 1950 года. Статья была подписана бывшим профессором Воронежского университета Б. Ольшанским. Ольшанский присутствовал при этом разговоре, вскоре после которого Бурденко скончался, а Ольшанский, посланный в командировку в ГДР, сумел выбраться на Запад. Он также давал показания Комиссии Конгресса США.[101]

Каждый, кто даст себе труд внимательно изучить документы и материалы, не найдет ни единого факта, опровергающего виновность Советов в Катынской трагедии. К такому выводу пришли все западные советологи. Сотрудник Оксфордского колледжа Святого Антония Рональд Хингли в своей книге о НКВД указывает, что нет тени сомнения в причастности органов советской госбезопасности к расстрелу польских пленных.[102]