В тени королевы

– Гарри Герберт, Гарри Герберт, Гарри Герберт…

Серая лента между пальцами совсем вытерлась – вот-вот начнет рассыпаться от прикосновений. Уже много месяцев я не видела Гарри Герберта, даже весточек от него не получала. Я откладываю ленту и говорю себе твердо: хватит о нем думать! Хватит. А то опять разревусь. Только начала приходить в себя…

Слава богу, ко двору приехала Елизавета; хоть какое-то развлечение. Все мы помираем со скуки, ожидая младенца королевы, который, похоже, не желает появляться на свет. Нет больше ни музыки, ни танцев; целыми днями королева ворочается на кровати с боку на бок, а мы должны молча сидеть вокруг нее! За окном весна, хочется гулять, кататься верхом – но нет, будь любезна сидеть в этой мрачной спальне и портить глаза, вышивая при свечах какое-нибудь одеяльце для будущего принца; а если не шить, так молиться о том, чтобы королева благополучно разрешилась.

Но приехала Елизавета – и теперь, по крайней мере, есть о чем поговорить. О том, что на возвращении принцессы ко двору настоял сам король; как она выехала из Вудстока в страшную бурю, и ветер сдул с нее чепец; как Елизавету раздуло водянкой, так что остаток пути она проделала на носилках, преодолевая не больше полудюжины миль в день; как, когда появилась в окрестностях Лондона, вся в белом и в сопровождении двух сотен всадников, огромная толпа сбежалась приветствовать ее. Услыхав об этом, королева приказала нам надеть на нее лучшее свободное платье, вышла на балкон и долго стояла там, повернувшись боком, чтобы толпа внизу хорошенько разглядела большой живот.

Похоже на карточную игру: Елизавета выложила свой козырь, королева побила своим – какой козырь сильнее наследника престола? Но, кажется, играть дальше королева не расположена: она отказала своей сестре в аудиенции. Елизавета заперта в своих покоях; комнаты у нее лучше моих – хотя, сказать по правде, и мои очень неплохи, с чудесным видом на пруд. Никому не дозволено видеть Елизавету без разрешения; кузина Маргарет мечтает хоть одним глазком взглянуть на нашу родственницу. Я изображаю безразличие, однако, правду сказать, тоже очень хотела бы на нее посмотреть: Елизавету я видела только издали.

– Не нахожу причин, почему бы нам просто не нанести ей визит, – говорю я кузине Маргарет.

– Никаких причин? – в ужасе переспрашивает она. – Кэтрин, королева запретила!

– А ты ее боишься? – Мне прекрасно известно, что Маргарет стерпит все что угодно, только не подозрение в трусости.

– Еще чего! – тряхнув головой, отвечает она.

– Тогда пойдешь со мной к Елизавете?

Маргарет колеблется: кажется, готова передумать – но она зажата в угол, и деваться некуда.

– Разумеется, пойду! – отвечает она, хоть и без особой уверенности в голосе.

Держась за руки, мы отправляемся в западный коридор, где расположены покои Елизаветы. У дверей дежурит пара стражников. По счастью, один из них мне немного знаком – он был пажом у моего отца в Брэдгейте.

– Хамфри! – говорю я, одаривая его лучшей своей улыбкой.

– Миледи! – отвечает он и густо краснеет, словно на белую скатерть пролили вино.

Улыбка сработала – вот и славно! Я немедленно кладу ладонь ему на рукав. Он краснеет еще гуще. Его товарищ, кажется, смущен сильнее: для таких девушек, как мы, они привыкли оставаться невидимками. Кузина Маргарет, следуя моим наставлениям, задерживает на нем взгляд дольше, чем следовало бы.

– Хамфри, ты умеешь хранить тайны? – спрашиваю я.

– Если это ваша тайна, миледи, со мной она и умрет.

– Отлично! Тогда ты пропустишь нас к леди Елизавете и никому ничего об этом не скажешь.

– Но, миледи… – начинает он.

– Хамфри! – говорю я, притворно нахмурившись и взмахнув ресницами. – Надеюсь, ты не станешь меня разочаровывать?

– Скорее умру, чем разочарую вас, миледи. – Кажется, он говорит довольно искренне. – Однако у леди Елизаветы сейчас посетители.

Едва он произносит эти слова, с той стороны в дверь громко стучат. Мы с кузиной Маргарет бросаемся к оконному проему. Зажимая рот рукой, чтобы сдержать смех, я распахиваю окно и высовываюсь наружу, как будто бы полностью поглощенная видом на лошадиный загон, где щиплют травку жеребые кобылы.

Дверь распахивается; краем глаза вижу, что от Елизаветы выходят епископ Гардинер, мой дядюшка Арундел и еще пара знакомых лиц, чьи имена я не могу припомнить. Впрочем, знаю, что все они – члены Тайного совета.

– …невероятное создание! – говорит дядюшка Арундел. Должно быть, это он о Елизавете.

Когда они подходят ближе, мы отрываемся от окна и приседаем перед ними в вежливом реверансе.

– О, созвездие моих племянниц! – говорит Арундел, повернувшись к одному из своих спутников; в ярком свете я его узнаю – это Шрусбери. – Какое бы вы подобрали слово для группы родственниц?

– Будь это жены, назвал бы «парной упряжкой», – острит тот. – Но обе они прехорошенькие, так что скажем: «дуэт».

Оба смеются. Остальные нетерпеливо переминаются: должно быть, у них есть дела поважнее, чем любезничать с девицами.

– А что вы, милые дамы, делаете в этой части дворца? – спрашивает Арундел.