В тени королевы

Мы в двух днях быстрой езды от Хэмптон-Корта; две смены гонцов беспрестанно снуют между дворцом и Бомэнором, так что нам известны все последние придворные новости. Бомэнор – солидный дом с серьезным штатом прислуги, однако здесь и близко нет такого многолюдства и суеты, как в Хэмптон-Корте – и этим я очень довольна.

– Хотела бы я всегда вести такую же тихую жизнь!

– М-м-м… – отвечает Пегги, погруженная в собственные мысли.

Я представляю Кэтрин в Хэмптон-Корте. Теперь у нее собственные покои. Воображаю, что там творится! Повсюду разбросаны платья и прочее, вокруг носятся собаки и усугубляют беспорядок, за ними гоняются слуги, а Кэтрин в лучшем наряде изображает хозяйку дома – принимает у себя других девиц. Жить в личных покоях – немалая честь; да и приятно стать самой себе хозяйкой, не делить комнату с соседками, скрыться от пристального взора вездесущей мистрис Пойнтц. Должно быть, Кэтрин тоже довольна жизнью.

Я на ее месте непременно задалась бы вопросом, чем заслужила такую честь и чем придется расплачиваться. Но в Кэтрин нет подозрительности. Она присылает нам небрежно нацарапанные письма, до краев полные придворных сплетен. Пишет, что король заглядывается на младших фрейлин, что однажды он зажал в углу Магдален Дакр, и та перепугалась до полусмерти. (Признаться, меня радует, что у Магдален Дакр неприятности.) Пишет, что улучила момент и сумела одним глазком взглянуть на Гарри Герберта, когда он на арене для турниров упражнялся в верховой езде. Однако больше всего Кэтрин пишет о королеве. Минуло десять с половиной месяцев, и даже Фридесвида Стерли, ближайшая фрейлина, пришла к мысли, что королева приняла желаемое за действительное, и никакого ребенка попросту не было. По словам Кэтрин, основную часть дня королева сидит в спальне с опущенными шторами, на кровати, свернувшись клубком и подтянув колени к подбородку, и раскачивается взад-вперед. Всем известно, беременная женщина в такой позе сидеть не может. Одни над ней смеются, другие не знают, что и думать. Вспоминаю, как отчаянно королева желала ребенка. Об этом она говорила со мной за день до моего отъезда.

– Мэри, – сказала она, поглаживая живот, – Господь смиловался надо мною за мою преданность Ему, за то, что я восстановила в Англии истинное христианство. Во мне растет маленький богоданный принц, и это так радостно, что и не описать!

Но я не чувствую к ней сострадания; оно умерло в тот же день, что и Джейн.

Впрочем, maman молится о том, чтобы младенец благополучно появился на свет. Испанец или нет, говорит она, но он отодвинет нас на ступень дальше от трона. Однако, очевидно, королева ошиблась: столько времени беременность не длится – даже я знаю. Maman беспокоится о Кэтрин, и я тоже: из писем видно, что у нее не обходится без приключений. Кэтрин поссорилась с кузиной Маргарет – впрочем, такое и раньше случалось. Хуже всего строчки из последнего письма: «Король увлечен Елизаветой, а королева злится и едва здоровается с сестрой. Что же до самой Елизаветы, то, учитывая, что мы с ней кузины, она могла бы обойтись со мной дружелюбнее». Больше Кэтрин ничего не написала – но и этого достаточно, чтобы вселить в maman беспокойство.

– Елизавету я знаю с детства, – сказала мне maman, – и знаю, что с ней лучше не ссориться. Надеюсь, Кэтрин хватит ума не затевать с ней вражду; от этого она ничего не выиграет.

Мне показалось, что maman не слишком-то любит Елизавету; но больше она об этом не говорила.

В листве наверху шелестит дождь, и несколько капель падают мне на руку, однако зеленый купол надежно защищает от непогоды. Я думаю о бедных фермерах, которых так угнетает дождливая погода. В кои-то веки выдался ясный денек – и здравствуйте, опять дождь! Зимой людям придется голодать; но ничто не остановит роскошные придворные пиры с жареной дичью, с десятком перемен блюд, с бесконечными грудами пышных белых булок, с марципановыми фигурками и морем вина.

– Не понимаю, почему мир так несправедливо устроен, – говорю я вслух.

– О чем это ты? – спрашивает Пегги.

– Я думала об урожае. Что же будет после всех дождей?

– Говорят, бедные ближе к Небесам, – замечает Пегги, вертя в руках сухой лист.

– Кажется, королева думает иначе, – отвечаю я. Мне вспоминается библейская притча: богач и игольное ушко. – Чаще всего люди верят в то, что облегчает им жизнь и ничего от них не требует. – Об этом мне не раз говорила maman.

– Для королевы вообще все иначе. – Пегги приподнимается на локтях и смотрит вверх. – А мы должны принимать Божью волю. Господь создал нас именно такими и поместил каждого на свое место в мире, потому что у Него были на это причины. Он знает, что делает. Не нам с Ним спорить.

– Ну и зачем, по-твоему, Бог создал тебя с заячьей губой? – спрашиваю я.