В тени летящей птицы

В первые дни блокады от обстрела погибла слониха Бетти, и это сразу стало всеобщей горькой новостью. Тогда пытались вывезти животных, но кольцо сомкнулось, и основная масса друзей человечества и отрада детства так и остались в городе. Вот и сейчас дети готовились к праздничному посещению зоопарка, а зоопарк пришел к ним. По городу бегали беззащитные, перепуганные обезьяны.

И что самое удивительное, голодные горожане ловили этих животных и отдавали обратно в зоопарк.

– Подумать невозможно, – повторяла в сотый раз Матрена, вспоминая прошлогоднюю историю, – соседи рассказали, что тогда всех обезьян поймали и отдали обратно в зоопарк!

– Ну и что, – безразлично отвечала соседка Клава. К ней вчера пришла похоронка.

– Как «ну и что»? Клаша, говорят, французы от голода съели весь зоопарк – а мы все вернули…

– Ну и что…

– А про Красавицу слышала? Так она с девятьсот одиннадцатого года в нашем зоопарке. Две революции пережила.

– Это бегемотиха, что ли? – Клава сдвинула густые казачьи брови и тихо завыла. – Мы с Гришей к ней ходили-и-и-и…

– Перестань, слышь, ну всё! – Матрена вытащила из кармана тулупа замызганную тряпицу, которой подтирала Сашке рот, и провела по глазам соседке. – Тебе еще мальчишек подымать. Вот кончится война, и все вместе пойдем в зоопарк…

– А-а-а-а-а. – На одной ноте вела свой разговор Клавдия.

– Знаешь, Клаш, а ведь Красавицу не вывезли. Слышишь, не успели эвакуировать.

– И что?

– А то. Говорят, с ней тетя Дуня, зоотехник, живет в вольере. Фамилия какая-то: Саша… Маша… Дашина! Представляешь? Она с Невы носит ей сорок ведер воды. Каждый день!

– Сорок ведер? – Глаза Клавдии просохли. – Да ну? И зимой?

– Да вот!

– А зачем?

– Красавица погибнет: говорят, кожа пересохнет и растрескается до крови. Да корма готовит килограмм пятьдесят каждый день.

– Да ну?

– Да то! Это она для бегемота так старается. А мы что с тобой, для детей наших не сможем?

– А-а-а-а-а! У нее же никто не погиб, Мотя-я-я-я!

– У кого сейчас никто не погиб, Клаш, покажи мне его?

– Да-а-а-а!

– Да хватит уже. Слышь, мне билеты на елку дали. Пойдем. И в театр с тобой пойдем. И в зоопарк, когда откроют.

– А откроют?

– А как же. Скоро. Вот увидишь!

Глава 9 Мяукающая дивизия

И вот дожили до весны. Нестор и Тиран с трудом нашли во всем городе двух котов и одну восхитительную кошку. Звали ее Василиса. Бои за Василису чуть не деморализовали всю кошачью группировку. А Василиса… Ох уж эта Василиса!

Банда зачистки работала тихо. По одному подъезду. Выходить на большую битву было нереально: их сожрали бы, не оставив коготка и кисточки от хвоста. В одном из сражений Нестор забрел в совсем убогое жилье: детки, двое – мальчик пяти лет и девочка восьми, – с ними была почти слепая старушка.

Думал кот недолго. Это было недалеко от родного очага – на бывшей Гороховой, как по старинке именовал ее профессор. Туман все понял и отпустил. Так даже было ближе к Тирану. И самое главное, Василиса жила там же, в подвале соседнего дома! А рыжий, ухоженный (по военным меркам очень даже!) кот, с пушистым хвостом (ой, то есть с половинкой) и командирскими замашками, которые он перенял у Иванова, сделали его вне конкуренции трем облезлым женихам. Тиран поскрежетал, поскрежетал зубами, пожаловался Туману – и принял. С трудом, но принял. И угомонил остальных.

Когда рыжий красавец появился в подвале, бабушка Акулина Григорьевна как раз рассказывала деткам сказку про королевича Елисея с пышными золотыми кудрями и зелеными глазами. И тут на авансцену вышел Нестор.

– Елисей! – закричала малышка. И Нестор понял, что заставило его уйти с сытого жилья Матрены. Девочка так была похожа на его Дашку…

Так его и прозвали в этом благословенном и забытом людьми подвале. Бабка совсем не выходила, а «крючки», как звали блокадных детей, ходили сами за водой и хлебом, прячась от людей, чтобы не попасть в приют и не расстаться с бабушкой.

Они бродили по разрушенным домам, собирали вещи и меняли их на отруби и дуранду. Акулина Григорьевна делала из отрубей кашу «Повалиху», от которой всегда хотелось спать. Каша могла быть настоящей радостью, если в нее бабушка добавляла мутную водицу из «земляного» сахара. Но это бывало не часто. Землица, пропитанная сахаром, и впрямь была золотая: за пакет такой земли из-под Бадаевских складов, сожженных немцами еще в начале Блокады, бабушка отдала золотую ложечку, которую долго хранила и все надеялась передать внукам. Смешное слово «дуранда» означало спрессованный жмых семечек подсолнуха после отжима из них масла. Дуранду кусочками клали в рот и рассасывали. Был в ходу также шрот – измельченные семена растений, – которым раньше кормили домашних животных. А еще ели хряпу – верхние зеленые листы капусты, которые были спасительным источником витаминов. Перед Исаакиевским собором разрешили разбить огороды, и люди выращивали капусту. Капуста, конечно, сразу не вырастала, но первым листочкам – «хряпам» – все очень радовались.

Так и жили. Бабуля еще пыталась шутить:

– Ну что, мои крючки, кушать будем? Щи безвырезовские? Или клейку?