В тени луны. Том 1

Прошел март, потом апрель, а беспокойство не оставляло Алекса, он с нетерпением ждал возвращения. Лунджор граничит с вновь обретаемой провинцией, и предстоит много работы, которую комиссар Бартон совершенно неспособен выполнить, потому что его район полон мелких царьков, вовлеченных в беспорядки еще лет двенадцать назад. Волнения были подавлены, район возвращен под контроль Компании, политикой которой являлось подавление крупных землевладельцев, что находило полное одобрение Конвея Бартона. Капитан Рэнделл со своей стороны делал все, чтобы смягчить издержки и неприятности, которые влекло за собой близорукое проведение этой политики. При всех этих заботах, ему некогда было думать о невесте комиссара, почему он и отправил в корзину письмо леди Уэйр.

И Винтер также о нем не думала. Не задумывалась она и о возможных трудностях в будущем. Долгое ожидание окончилось, она, наконец, выросла, и Конвей послал за ней. Она снова увидит прекрасную Индию, и навеки расстанется с холодными стенами Уэйра и ледяными глазами Сибеллы и Джулии. Уэйр для нее ничего не значит теперь, когда два человека, которых она любила, умерли. Граф лежит в фамильной усыпальнице, а Зобейда, которой викарий отказал в праве на освященную землю, лежит в тихом углу парка, где ее оплакивает только дождь.

Кузина Джулия с неожиданной для нее добротой поручила Винтер заботам лондонской родственницы, которая согласилась помочь собрать невесте приданое. Пожилая леди Аделаида Пайк была женщиной добродушной и очень общительной, а Винтер не знала, что желанием Джулии было не столько обеспечить ее приданым, как поскорее сплавить ее из Уэйра. Винтер была еще в трауре по прадеду, но леди Аделаида считала, что это не должно быть препятствием для светской жизни.

— В конце концов, дорогая, вы же не из Грантамов. И если у вас скоро свадьба, а в приданое черных цветов покупать нельзя, то я не вижу, почему бы вам не отдохнуть и не развлечься? На Востоке вы не найдете таких развлечений.

Она водила Винтер послушать Гризе в итальянской опере, или отрывки из «Отелло» в исполнении миссис Кембл, или Мариетту Альбони в театре ее величества. Они посещали обеды и музыкальные вечера, ездили в Парк. Винтер, пышно одетую в белый тюль, с муаровым шлейфом, с тремя страусовыми перьями в волосах, возили во дворец Сент-Джеймс приседать перед невзрачной, коренастой, безвкусно одетой женщиной — Викторией, божьей милостью королевой Великобритании и заморских владений.

Англия в тот год веселилась. Война закончилась, был заключен Парижский мир, королева провела смотр армии и флота. Отравитель Вильям Палмер был публично повешен в Стаффорде, при большом стечении народа, а духовенство атаковало кринолины, напоминая женщинам, «обременяющим себя пышными одеждами, что ворота царства Небесного узки».

Леди Аделаида, не думавшая об этих воротах, подбирала в приданое Винтер самые широкие юбки. Тут были бальные платья из тарлатана, белого тюля, белого муслина с кружевами муара антик; дневные платья из муслина, шерсти, тафты, легкого французского «бареж» нежных тонов; утренние — из кашемира, батиста, поплина, жаконэ. К этому следует добавить перчатки и шляпки всех видов и цветов, украшения для волос — цветы, жемчуг, ленты с кружевами, а также десятки нижних юбок, панталон и прочих предметов дамского туалета.

То был век роскоши, больших обедов, огромных семей, огромных юбок и огромной, расширяющейся империи. И — век грубых нравов, тяжкой бедности, ханжества, самодовольства и поразительного авантюризма. Десятки женских нижних юбок были одновременно символом и роскоши, и тяжелого труда в трущобах, где другие женщины, не щадя своих пальцев, своего зрения, своей молодости, шили все это, получая плату в несколько пенсов.

В начале июня Винтер отправилась в Соффолк в сопровождении мрачной миссис Барлоу, компаньонки новой графини, чтобы попрощаться с дядей Конвея, старым сэром Эбенезером Бартоном.

Сэру Эбенезеру исполнилось в этом году семьдесят семь, его зрение и слух слабели. После долгой жизни на Востоке, английские холодные ветры и зимы принесли ему ревматизм и ишиас. Он обычно жил в одной из комнат ставшего ветхим дома, куда он примерно четверть века назад привел Эмилию, и редко выходил из нее. Он также начал заговариваться и жил прошлым. Винтер он совсем не помнил, а когда ему напомнили о племяннике Конвее, он сказал дребезжащим голосом:

— Дурная кровь… дурная… с материнской стороны… Мальчик мог избегнуть этого, сын Джозефа как никак, но все же… Такой уж род.

Потом он не вспоминал о своем племяннике, но бормотал что-то малопонятное. Однажды в сумерках он стал называть Винтер Маркосом, так как ее лицо напомнило ему тот забавный вечер…

— Знаешь, Маркос, Эмилии это совсем не понравится… Нет. А если ты думаешь так про деда Сабрины, то… очень ошибаешься. Видеть того, кого любишь, раз в шесть-семь лет — мало. Нет, из этого ничего хорошего не выйдет…

А перед ее отъездом сэр Эбенезер вручил ей старую шкатулку с драгоценностями Эмилии.