— Она хотела их отдать Сабрине, — сказал он, поднимая крышку дрожащей рукой. — Но и Сабрина умерла.
Старческие слезы потекли по его щекам. Плакал ли он об Эмилии или о Сабрине?
— Мне сказали, что ты ее дочь, — продолжал он. — Ты не похожа на свою мать. Золотая была девочка. Должно быть, по отцовской линии. Так ты собираешься замуж за Конвея? Ага. Тебе ведь нужны будут всякие безделушки. Я сберег их. Я говорил: пусть девочка подрастет. Не доверял этой ведьме, Джулии. А, что? Эмилия эти штуки не очень ценила, но я любил дарить их ей. Она собирала их для Сабрины. Сабрина уже не будет их носить. Но ты будешь. Будешь.
Он подтолкнул к ней шкатулку и грустно сказал:
— Будь я лет на десять моложе, поплыл бы с тобой. Как я хотел бы снова все это увидеть. Замечательная страна. Богатая и замечательная… Кольцо Пир Хана, Маркос… Я устал.
Камни в старинных оправах были великолепны, все эти изумруды, бриллианты, кольца, броши, браслеты, драгоценные заколки, в своей азиатской красоте; все это Эбенезер покупал для Эмилии, а она так редко носила.
Джулия смотрела на все это с молчаливым неодобрением, а Сибелла — с нескрываемой завистью.
— Совсем не подходит молодой девушке, — сказала, наконец, Джулия. — Тебе лучше было бы положить их на сохранение в банк. Подобные ценности в доме — приглашение к грабежу и насилию.
Но Винтер взяла их с собой, драгоценности Эмилии и жемчужное ожерелье, которое мать Маркоса подарила Сабрине лет восемнадцать назад — жемчуга, которые виконтесса да Селинкорт надевала на свадьбу Людовика XVI и Марии Антуанетты.
Джулия решилась на отчаянный шаг — отправилась в Лондон, чтобы передать юную родственницу под опеку миссис Эбатнот. Она провела там всего одну ночь, а на следующее утро уже уехала к друзьям в Сюррей. Но она успела посмотреть вслед кэбу, увозившему дочь Сабрины на пароход «Сириус», который должен был доставить ее в Александрию, для дальнейшей поездки в Индию.
Глава 8
Миссис Эбатнот была добродушная разговорчивая толстушка. Примерно в возрасте Винтер, она вышла за своего Георга и впервые отплыла на Восток. Ей еще не было сорока, но долгие годы в Индии и рождение семерых детей, из которых пятеро умерли, сказались на ней, так что она выглядела лет на десять старше.
— Девяносто дней, дорогая, — рассказывала она Винтер о первом путешествии. — Мы плыли вокруг Кейптауна. Кажется, это было так давно, но тогда на корабле была мисс Маршалл. Она собиралась выйти замуж за человека по фамилии Лоуренс… Теперь сэр Генри. Год назад она умерла… Такая утрата… А вот теперь опять еду туда, и на этот раз — с двумя взрослыми дочерьми. Как летит время!
Лотти и София были совсем не похожи на свою маму (она была брюнетка): тонкие, светловолосые, молчаливые, небольшого роста. Надо думать, они пошли в отца.
София (она была на три года младше) осталась в каюте с матерью, а восемнадцатилетняя Лотти стала соседкой Винтер. Первые дни путешествия никак нельзя было назвать приятными.
Начало лета было дождливым и холодным, дождь преследовал их еще по пути в порт. Миссис Эбатнот, София и Лотти пошли в свои тесные каюты, а Винтер стояла на палубе и смотрела, как в серых сумерках исчезал английский берег. За кормой корабля тревожно кричали чайки, а впереди сильный ветер гнал ревущие волны, и брызги смешивались с дождем. Вот и в тот далекий день, думала Винтер, шел дождь и было холодно, когда они с Зобейдой, промокшие и продрогшие, высадились в Саутгемптоне. Ей тогда не было и семи… А сейчас ей семнадцать, и она вновь плывет на корабле, навстречу замужеству и семейному счастью…
Корабль качало, холодные брызги обжигали лицо, и она почувствовала себя нехорошо. Но ей никак не хотелось спускаться в душную каюту, где Лотти уже мучилась на койке от морской болезни. Свежий воздух все-таки был предпочтительнее, и, стиснув зубы, она стала прохаживаться по палубе.
А пустынная палуба продолжала уходить у нее из-под ног, и она уже стала жалеть, что не ушла. Лучше было спуститься в каюту, пока у нее еще хватало сил: теперь она вдруг поняла, что не может сдвинуться с места. Она могла только стоять, вцепившись в перила и бессильно наблюдать, как ветер раздувает ее плащ наподобие паруса; шляпка была сорвана ветром с головы и держалась теперь только на лентах. Голова словно распухла, перед глазами появились и запрыгали искорки, она почувствовала тошноту. Винтер не слышала шагов за спиной, а если бы и услышала, не обратила бы внимания. Она стала ко всему безучастной и лишь почувствовала, как ее подхватили чьи-то руки, и уже не надо держаться за перила.