В Ираке, где их привлекали и манили незанятые возвышенности Ирана, вскоре появились два больших города из палаток и камышовых хижин. Один — Басра — располагался на юге, недалеко от места, где Тигр и Евфрат впадают в море, другой — Куфа — был отделен пальмовой рощей от благословенной Богом Кадисии. В десятилетие, последовавшее за падением Александрии, мухаджирун отправлялись отсюда на Восток, согласно новой, более амбициозной программе завоеваний. Персия, в отличие от Египта, была страной гор и неприступных крепостей. Подчинение владений Сасанидов велось жестко. Имелись, конечно, весьма полезные трофеи, включая захват царских сокровищ и мощей пророка Даниила. Но тем не менее кампания велась пять долгих лет, прежде чем в 650 г. наконец начался штурм Истахра. Хотя Йездегирду снова удалось скрыться, остальным жителям повезло меньше: 40 тысяч человек были убиты, а величественные монументы и храмы огнепоклонников города Ардашира превратились в дымящиеся руины. После времен Александра и сожжения Персеполя катастроф такого масштаба в Персии еще не было.
По правде говоря, у арабов, которых повсюду сопровождал триумф, открылись перспективы завоевания более обширной империи, чем империя Александра. Но величие, несмотря на богатую добычу и славу, полученную мухаджирун, было не без проблем. То, что Бог благоволит им и унижает их врагов, понимали все — и завоеватели, и завоеванные. Бог имел в виду, чтобы мухаджирун сполна насладились плодами своей победы — это тоже было ясно, по крайней мере арабам. Даже когда первая волна военных действий и сбора трофеев катилась дальше на восток и запад, вымогательство дани обеспечивало получение дохода и от уже покоренных территорий. Правда, такая схема зависела уже не от воинов — но чиновников, как продемонстрировал пример отцов города Гераклеополя, на покоренных территориях тоже хватало. На самом деле налоговая машина и Нового Рима, и Ираншехра оказалась настолько беспощадной, что отчаявшиеся христиане быстро смирились с тем, что лишь пришествие Христа сможет облегчить их положение. По этим расчетам прибытие исмаилитов не могло стать предвестником конца света. Чиновники двух обезглавленных супердержав, поднаторевшие в деле сбора налогов и желавшие сохранить свое положение и власть, изо всех сил старались угодить новым хозяевам. Имперский налоговый аппарат был огромным и беспощадным, словно кракен в морских глубинах. На него никак не влияли бушующие на поверхности штормы. Он мог в любой момент расправить свои щупальца, схватить жертву и выжать из нее последние средства — как делал это всегда.
Таков был монстр, верой и правдой служивший Юстиниану, зверь, выполнявший волю Хосрова Великого. Какое тогда более грозное доказательство своей силы и милосердия мог дать Бог в руки такого лидера, как Омар, человека, настолько презиравшего мирские соблазны, что на всех надписях его вполне могли упоминать вовсе без титулов?[660]
Естественно, как эмир правоверных — их командир, – он обязывался обеспечить их послушание, но не унижение. Строгое предупреждение пророка, что все его последователи — братья, делало нелепым любую идею, которую жители покоренных территорий были склонны принимать как должное — к примеру, что Омар считается их царем. Его право на огромные богатства, захваченные мухаджирун, определялось именно тем фактом, что он их презирал. «Что такое добродетель?» — постоянно допытывался пророк. Омар, завоеватель всего известного мира, никогда не считал ниже своего достоинства проиллюстрировать ответ.Шли годы, размер завоеванных территорий постоянно увеличивался, память о пророке постепенно становилась менее отчетливой, а ценность его примера — более проблематичной.