– Так куда уж сильнее-то? И работать больше сил никаких нет, и так от звонка до звонка. Мне бы, наоборот, выходных побольше. А то вечером только и остается с утра, чтобы кружку другую пивчанского загнать, а с утра весь разбитый встаешь, а тут жена еще, холера этакая…
Ярин презрительно посмотрел на продолжающего говорить Ласыма. Интересно, каково это – не думать? Вдруг он заметил, что сидящий рядом Тарп согласно кивает.
– Ну ты сам-то подумай, – обратился Ярин к нему, – ну станут все работать вдвое меньше, а получать – вдвое больше. Разве хорошо это?
– Конечно, хорошо! – обрадовался Тарп.
– Но товара-то меньше станет! А денег больше. Значит либо цены повысятся, либо в магазинах ничего не будет.
– Че-то ты усложняешь все, – поморщился Тарп, – как это – цены повысятся? Они ж прямо на товарах написаны! Как они могут измениться?
– Так я ж и говорю – или повысятся, или… – но Тарп уже не слушал, и, дождавшись, пока Ласым закончит свою сбивчивую речь, разразился аплодисментами. Ярин уныло вздохнул. Судя по довольной улыбке Тарпа, не думать было не так уж и плохо. Хотя, это несправедливо. Тарп соображал, когда не ленился. Гораздо хуже были те, кто не думал вовсе, и подменял рассуждения желаниями, как Ласым.
– Вот ты тут отдыхать хочешь, а Альянс в это время уже к границам подбирается. Думаешь, это шуточки все, в Саракене? Это Альянс через Халаладжи к нашим границам подбирается. Сегодня – Саракен, завтра – Орджаб, а там и до Джирбина очередь дойдет. А тебе лишь бы бездельничать. Мы тогда не только братским народам, мы и себе-то помочь не сможем! Может быть, будут еще предложения?
В зале поднялся гвалт, люди выкрикивали с места разные идеи, но все они в основном сводились к увеличению зарплат и отпуска. С другими предложениями было туго. Ярин тем самым снова вспомнил о своей идее, той самой, которую высказал мастеру Елсею, когда они вышли от отца Герсиния. Конечно, мастер ее не оценил, но он вообще человек косный. Парень взглянул на Томаша, который водил взором по собравшимся с какой-то тоскливой надеждой.
– У меня есть идея!
Ропот затих.
– Я предлагал ее мастеру Елсею, но… – Ярин подумал, и закончил фразу совершенно не так, как собирался, – мастер был очень занят, а у меня не получилось объяснить все как следует.
– Мы тебя внимательно выслушаем. Выходи, выходи… – горячо сказал Томаш, которому явно захотелось преуспеть там, где не справился мастер Елсей.
Томаш уселся рядом с писарем собора, уступив парню трибуну. Ярин почувствовал, будто у него в горле встал ком. Он оглянулся вокруг и волнение усилилось: его нагонял и наполненный людьми зал, внезапно показавшийся особенно огромным, и строго взирающие со стен портреты отца Латаля и императоров Тарешьяка и Галыка, и таинственно поблескивающий знак Сломанного Глаголя, и даже зеленое сукно перед ним со стоящими на нем графином с водой и граненым стаканом. Мысли будто вылетели из его головы, а вместо них с губ рвались речи о выполнении плана, братских народах и священном долге. Ярин прокашлялся, и сосредоточился на цели своего выступления.
– Все просто, на самом деле. Вот смотрите, мы подвели Церковь потому, что не смогли собрать шкафы. Поленились, не довели дело до конца, не справились, – Ярин сказал «мы» не случайно: пожалуй, часть ответственности лежала и на нем. Не нужно было ему уходить в отпуск.
– Почему так получилось? Ведь мы относимся так к любой работе. Что-то всегда остается недоделанным, недокрученным – почему? Мы работаем нехотя, через силу. Но ведь здесь, в цеху, мы проводим половину жизни. Неужели было бы не лучше, если бы это время проходило для нас с радостью, с удовольствием от занятия любимым делом?
Краешком глаза Ярин взглянул на Томаша и заметил, что настоятель довольно кивает: он и сам любил поговорить о любви к труду. Обрадованный поддержкой, Ярин продолжил.
– Почему же так получается? Потому что все, что мы делаем – мы делаем по приказу. Все это мы делаем для кого-то другого. Я предлагаю начать делать для себя.
В зале послышался ропот, и Ярин заторопился: