Ярин позвал сидящую неподалеку Илку, приглашая посмотреть ее на свое творение. Она, улыбнувшись, кивнула – без особого, впрочем, восхищения, ибо к грандиозным иллюзиям Ярина уже привыкла. Она вернулась к своему делу: приготовлению ужина, ухи из камбалы и горбуши. Илка приходила почти каждый день, так что этажные старухи, заметив ее, многозначительно улыбались и перешептывались, а потом намеками выясняли у Ярина, когда следует ждать приглашения на свадьбу.
Ярину просто был нужен кто-то, чтобы не сидеть вечерами в одиночестве. Не единожды уже он пытался завести романтические знакомства, однако каждый раз события разворачивались по одному и тому же сценарию: едва взглянув на одежду Ярина, на часы, сделанные им в Штрельмской шкатулке, но неотличимые от дорогих, заграничных – Ярин даже добавил в шкатулку немного серебра для пущего эффекта – девушки тут же верно оценивали его зажиточность и довольно навязчиво намекали на покупку сапожек или, на худой конец, перчаток. Это не было особой проблемой, но Ярина обескураживала эта неприкрытая товарность не успевших толком зародиться отношений. Как и пустота девиц – и почему ему такие попадались? Одни жеманно хихикали и трепались ни о чем, другие неуклюже плели вокруг себя пелену одухотворенности и загадочности, сквозь которую проглядывали зияющие бреши бессодержательности. Тарп постоянно говорил Ярину, что тот просто бесится с жиру и сам не знает, чего хочет: с большей частью тех, кому Ярин дал от ворот поворот, молодой тролль и сам бы с удовольствием позаигрывал, если бы его финансы это позволяли. Может, он был и прав. Но почти-воспоминания Ярина – смутные, на уровне больше ощущений, чем слов – заставляли ждать его чего-то большего: страсти, от которой сотрясаются небеса, и любви, которая проходит сквозь десятилетия. Но пока ничего этого не было, вот Ярин и коротал время и Илкой.
Илка к любви не стремилась вовсе: скорее всего, она была для этого слишком мала. Ей просто хотелось поговорить с кем-то, кто был чуть умнее, чем ее матушка и брат, и чуть разговорчивее, чем отец. Они и говорили – почти обо всем на свете. Кроме Иллюзий. У Илки был свой путь в колдовстве, и варгов она не понимала – а Ярин не понимал Костей, не понимал ритуальных ухающих песнопений, и того, как вообще старые косточки могут предсказывать будущее, пусть даже они были сделаны в древних Ледах. Талант Илки тоже рос, – не так быстро, как его собственный, но теперь девочке ей удавалось верно отвечать на простые, житейские вопросы, и даже советовать Ярину, какая из придуманных им игрушек больше понравится заказчику. Ярин, стараясь помочь ей, разыскал экземпляр «Истории и темного колдовства Тролльих земель» Тагра из Нимца, одной из немногих книг, в которой описывались уцелевшие предания троллей, существовавшие еще до падения Ледов, их верования, и то немногое, что было известно об их колдовстве. Оказалось, кстати, что в древности волшебством у троллей ведали исключительно женщины, что весьма порадовало Илку. Книга была в империи запрещенной – Церковь не одобряла никаких историй о других культах – и была напечатана черными книгопечатниками, не на типографском станке, а на простой печатающей машинке: буквы то и дело выпрыгивали со строчек вверх или проваливались вниз, и были вдобавок тусклыми, смазанными – печатали явно через копирку. Читать эту книжку Илка отваживалась только в гостях у Ярина – ее семья ничего не знала ни о Костях, и девочка считала, что лучше им и дальше оставаться в неведении.
Была, впрочем, и еще одна, куда более прозаическая причина, по которой Илка приходила к Ярину почти каждый день и готовила ему ужин. В последние недели город, казалось, обезумел. Из продуктовых лавок пропало все, кроме хлеба, макарон и банок с консервированными овощами. За всем остальным очереди выстраивались такие, что, казалось, в них стояли все назимчане, включая младших школьников с рюкзаками и опирающихся на клюки пенсионеров, едва способных передвигаться самостоятельно. Хуже того, денег было уже недостаточно, чтобы купить товары: появились талоны, предписывающие каждому получить в неделю столько-то сахара или конфет, табака, макарон… Полноценным голодом это было назвать нельзя – скорее, его призраком, но уж он-то обосновался в Назимке всерьез. Никто, разумеется, не удосуживался объяснить горожанам, что произошло и куда исчезли все продукты – на церковных проповедях говорили лишь о временных трудностях, кознях Альянса и необходимости сплотиться. Так что назимчанам оставалось лишь гадать о том, что ждет их в скором будущем. Илка тоже гадала – вернее, Предсказывала – и пришла к выводу, что ничего хорошего.