В тени монастыря (СИ)

Но Ярина все это пока не касалось. За те семь недель, что Ярин проработал у Ритца, он получил не только деньги. За золотые он не смог бы купить миниатюрную каменноогненную плитку в комнату, или холодильник, или все то, что в этом холодильнике лежало – включая красную рыбу. Такие покупки и раньше-то было делом величайшей удачи, а уж теперь, со всеми этими очередями и талонами – и подавно. Нет, парень заработал кое-что гораздо более ценное.

Он заработал блат. Волшебные слова – не варги, разумеется, а что-нибудь вроде «я от Пирина» – открывали дверь в сказочный мир, наполненный молоком, мясом, теплыми зимними ботинками и дубленками, новенькими холодильниками и плитками. Ярин и раньше знал, что с черного хода любая лавка гораздо приветливее, чем с парадного – но чтоб настолько? Здесь было все: и мясо, и рыба, и свежие фрукты, в том числе и заморские – в самом начале Ярину даже удалось достать несколько бананов, небывалую редкость в этих краях, недоступную для простых смертных, которые часто вкушали банан лишь один раз за всю жизнь, а многим не доставалось и этого.

Впрочем, блат Ярина был несколько криминального свойства. Люди могли заинтересоваться: откуда такие яства у простого подмастерья в мебельном цеху? Поэтому Илка и готовила здесь, в его комнате, а не на кухне, и по той же причине в дверь был вставлен хороший замок – Ярин создал его в Шкатулке по врхским чертежам. Что ж, такова была плата за богатство. Черные братья в Империи были вне закона, и постоянно находились под угрозой ареста, тюрьмы, или даже виселицы – первый из братства закончил свою жизнь именно на ней.

Рядовые черные работники, вроде Ярина, вели двойную жизнь: на людях они давились тем же, что и все остальные, и лишь в своей комнате, за наглухо запертыми дверями, позволяли себе немного насладиться жизнью. Владельцам же подпольных предприятий приходилось выдумывать всяческие ухищрения, чтобы сделать свое богатство чуть более законным: выкупать у счастливчиков выигрышные лотерейные билеты; или искать на черном рынке золото, зарывать его в землю и затем «находить» клад, четверть которого, по старому закону, можно было оставить себе; или просто уехать на месяц-другой в Джирбин и прокутить там все – в южном городе свободных нравов никто не спрашивал, откуда у отдыхающих деньги. Лишь бы платили.

Но зимой в Джирбине делать было нечего, да и денег таких у Ярина не водилось: он истратил почти все на маленькие радости, вроде бананов, ухи и празднования своего дня рождения – вернее, дня, который он решил считать таковым, первого дня зимы, в который год назад он очнулся в домике Орейлии. Праздник он провел в пельменной неподалеку, пригласив лишь самых близких: Эжана, Илку, Тарпа и пару человек с новой работы.

Илка закончила с ухой и позвала Ярина за стол. Они поужинали, после чего девочка засобиралась домой, и, конечно, Ярин вызвался проводить ее.

* * *

Когда Ярин вернулся, на город уже опустилась тьма – здесь, за крепостной стеной, уличные фонари были редки и тусклы. Подойдя к дому, он услышал тихие, но пронзительные в ночной тишине трели. Аса опять убежала из дома. Из бутылки дешевого пойла к ее отцу вылезали бесы безумия, и нашептывали Тишку то орать песни, то бить посуду, то кидаться с ножом на жену или дочь – особенно на дочь. Когда это происходило, Аса убегала – к одной из своих старух-покровительниц днем, или просто на улицу – ночью. В такие дни она играла на своей флейте, с которой никогда не расставалась. Странной была, однако, ее сегодняшняя песня: в ней слышалась радость и надежда вместо обычных горя и страха. Ярин вздохнул и прошел мимо. Он уже не пытался с ней заговорить. Пару раз пробовал, но Аса сразу же убегала: то ли парень не умел обращаться с детьми, то ли попросту напоминал ей брата.

Едва Ярин зашел в подъезд, как в нос ему ударил слабый запах дыма. Встревожившись, Ярин пошел на запах – и поднялся на свой этаж. А выключил ли я плитку перед уходом? Он забежал в свою комнату – нет, здесь все было в порядке. Ярин вновь вышел в коридор, принюхался… Запах шел из-за соседней двери. Парень взялся за дверную ручку и тут же отдернул ладонь. Медь была горячей, и от ее касания в Ярине будто бы вспыхнул пожар паники.

– Пожар! Горим! – заорал парень.