В тени первых Героев. Белые пятна челюскинской эпопеи

Водопьянов в группе был младшим летчиком, Галышев – командиром, Доронин – заместителем. Тем не менее Водопьянова отпускают почти сразу – у него самолет другого типа, он при ремонте будет мало полезен. Доронин поначалу остается для помощи, но через какое-то время Галышев отпускает и его: «Улетай, ты там нужен. Мы здесь сами справимся». Нужен и для эвакуации челюскинцев, и для того, чтобы наконец доставить Ляпидевскому сварочный аппарат для ремонта самолета. Хоть газеты и сообщали, что этот сварочный аппарат уже давно, больше недели назад, выехал, но он все еще оставался в Анадыре. Аппарат был не электрический, а газовый, то есть в комплект входили баллоны с кислородом, карбид и прочая химия, все это весило довольно много, груз был распределен по трем самолетам, но больше по «юнкерсам» Галышева и Доронина, так как они были вместительны и грузоподъемны. Кроме того, по-прежнему стояла проблема с бензином, который нужно было тащить с собой. Самое необходимое перекинули с самолета Галышева на доронинский, в результате он оказался перегружен, и в дальнейшем это ему аукнется сломанным шасси.

Летчики – участники спасательной операции на фоне самолета В. Галышева в бухте Провидения. Слева направо: первый – В. Молоков; четвертый – В. Галышев; шестой – И. Доронин; восьмой – Н. Каманин; девятый – М. Шелыганов

Доронин: «Я подсчитал нагрузку и подумал со страхом: будет лишних 500 килограммов. Аэродром не совсем ровный, и вряд ли с такой нагрузкой я сумею оторваться. Подумал немного и решил рискнуть. Надо во что бы то ни стало ввести в строй машину Ляпидевского. Взял я из самолета Галышева карбид и горелки и пошел на старт. Пробег был более полутора километров, и каждый удар в небольшой ледяной надув был ударом в сердце.

“Вот взял нагрузку, – думаю, – и угроблю машину. Какое я имею на это право, моя машина ведь так нужна!”»

Доронин улетел, Галышев остался – в итоге первый стал героем Советского Союза, а второй… не стал.

И Водопьянов, и Доронин полетели в Ванкарем напрямик, через горы. Погода и видимость в этот раз были хорошие. Водопьянов летел с мыслями:

«А вдруг еще до меня тут всех перевезут! Что же это я? Пять с лишним тысяч километров задаром летел… Хоть бы одного вывезти!»

Пять с лишним тысяч – это он преувеличивает, на самом деле меньше четырех; однако расстояния все участники операции описывают очень вольно.

А Молоков и Каманин 11 апреля действительно летали очень активно.

Молоков: «11-го я слетал четыре раза и вывез 20 человек, причем два раза брал по шесть человек. Кроме того машину сильно загружали вещами».

Каманин в этот день тоже стал брать пассажиров в подкрыльевые контейнеры и за три рейса вывез 15 человек. После третьего рейса у него в моторе замерзли трубки водяного охлаждения, и самолет ненадолго вышел из строя. На один рейс до льдины и обратно уходило примерно три часа. Три рейса – девять часов полета. У самолетов Молокова и Каманина были открытые кабины без колпаков и отопления, от ветра их защищал только небольшой прозрачный экран. Девять часов в такой кабине на тридцатиградусном морозе – наверное, это на пределе человеческих сил. Тем не менее после третьего полета Молокову дают важное задание – лететь в четвертый раз и привезти в Ванкарем больного Шмидта.

Молоков: «Шмидта привезли на аэродром на нартах. Один товарищ стал на четвереньки перед самолетом, Шмидта поставили на спину товарища, подняли, сунули в мешок, потом в другой. Он лежит, один занял всю площадь в кабине, а с ним еще нужно отправить доктора. Я говорю доктору: “Вы должны о Шмидте позаботиться, прикрывайте его от ветра. Сидите возле него, как клуша”».