Мы отвлеклись на спасательную операцию Куканова и немного упустили из виду «Челюскина»: что же он делал с 16 сентября по 3 ноября, когда его вынесло в Берингов пролив? Пожалуй, стоит сказать об этом несколько слов. Итак, вечером 16 сентября Шмидт и Копусов поднимаются на борт у мыса Северный. «Челюскин» находится у входа в Чукотское море, впереди более 500 км тяжелого пути. Совершенно очевидно, что за последние двое суток пароход прошел не более 200 км, причем сам Шмидт не раз говорил, что обстановка в Чукотском море значительно сложнее, чем в Восточно-Сибирском, хотя раньше оно ему «не внушало опасений». Наступает зима, с каждым днем ситуация осложняется, и скорость движения постоянно падает. Самое разумное, точнее – единственно разумное, что можно было сделать в этих условиях, это встать на зимовку у мыса Северный, в безопасном береговом припае. Это ближайшая материковая точка к главной транспортной цели экспедиции – к станции на острове Врангеля. Следующей весной, как только позволит лед, можно идти разгружаться, высаживать новых зимовщиков и пр. Но нет, Шмидт сообщает:
Шмидту вторит его заместитель по науке Баевский:
Буквально следующая фраза Баевского на это намекает:
Да, действительно неприятно, хотя авария небольшая, всего лишь третий шпангоут сломан. А еще ведь тяжелые препятствия преодолевать два раза – туда и обратно. В трюме вода, капитан втайне от всех посылает наблюдать за корпусом инженера Факидова и старшего помощника Гудина.
Но Шмидт непоколебимо оптимистичен:
На самом деле «Челюскин» перестал двигаться не 23 сентября, а немного раньше: уже 19 сентября он дрейфовал вместе с окружающим его льдом, а 23-го остановился, когда дрейфом его выпихнуло в неподвижное ледяное поле относительно недалеко от берега. Про авралы и героическую ручную колку океанских льдов я писать не буду, челюскинцы оставили про это очень яркие воспоминания, пересказывать их – только портить.