Годфруа расположился возле окна и начал писать. Воздух был напоен прекрасными ароматами лета, пенье птиц неслось в окно, отвлекая от мыслей. Тем не менее, Годфруа собрался и, тщательно выводя буквы, начал писать:
«Достопочтенный Сугерий! Пишет тебе верный слуга Его высочества принца Людовика, покорный Годфруа де Леви, сенешаль графства Дрё, рыцарь. Меня беспокоят мысли, касающиеся приведения в единообразный порядок всех клятв и оммажей вассалов короны, в особенности касающихся сроков вооруженной службы в армиях короны. Беспокоит меня, покорного слугу короны, также то, что у многих держателей, особливо тех, чьи феоды выделены уже давно, еще Каролингами, отсутствуют, или забыты ими, обязательства по оплате денежных компенсаций в случаях их неучастия или невозможности участия в войске короны Франции.
Я, Годфруа де Леви, верный слуга, поразмыслил над этим вопросом и решил милостиво предложить на рассмотрение следующее: пусть все сроки, касающиеся участия рыцарей в войске, будут приведены к одному, одинаковому для всех земель, числу дней и ночей. Второе, пусть будет решен вопрос о единых выплатах рыцарям за нахождение в войске сверх оговоренных дней и ночей. Третье, пусть будет рассмотрен вопрос о единых суммах сборов с рыцарей за неучастие или невозможность участия в войске короны. Я, человек простой, верный, посему прошу простить мою корявость в написании сего послания. Подвигло меня к написанию только желание упрочения королевской сеньориальной власти по всем землям Франции.
Остаюсь верным слугой принца Людовика и святой церкви. Годфруа де Леви, сенешаль, рыцарь.
Писано в графстве Дре. 14 июня 1102 года»
Сенешаль удовлетворенно вздохнул, запечатал письмо сургучной печатью и позвал слугу.
Дверь открылась, и на пороге показался слуга епископа.
– Прикажите позвать моего оруженосца!– повелел сенешаль.
– Сию минуту, мессир сенешаль!– ответил слуга и исчез за дверью.
Через некоторое время Годфруа услышал топот бегущих ног и в комнату влетел его оруженосец, молодой Готье де Сюлли:
– Чего изволите, мессир?
– Готье! Срочно бери это письмо и со всем тщанием, но очень быстро, доставь его в целости и сохранности сеньору Сугерию, советнику Его высочества, в Париж! Скорее всего, он будет в замке Монкруа. Передай это письмо и добавь на словах следующее. «Мессир сенешаль просит Вас внимательно прочесть и подумать над его предложениями. Мессир сенешаль имеет несколько важных известий, которые он лично передаст ему и принцу Людовику, как только приедет в Париж». Понял?
– Понял! Все будет исполнено! – Кивнул Готье де Сюлли.
Годфруа посмотрел на него:
– Помощь не нужна? Может пару рыцарей отправить с тобой?
– Мне одному удобнее! Я, парень шустрый, быстро проскачу! А потом, вряд ли кто осмелится напасть на представителя рода Сюлли! Мои родичи…
Годфруа перебил его:
– Хватит болтать! Если письмо потеряешь или, не дай бог, его у тебя отнимут, мне будет лично наплевать на весь твой род и всех родичей, вместе взятых! Повешу, словно бешеную собаку на стене своего замка!
– Простите, мессир! Я немного подзабыл одно из правил, которому учил нас мессир Антуан де Сент-Омер. «Поступив на службу принцу Людовику, забудьте о своих титулах и родичах! Ваша семья теперь – воины Людовика Французского». Извините, мессир…
– Ладно! Проехали!.. Давай, скачи! – Годфруа улыбнулся и хлопнул оруженосца по плечу. – Подожди. Вот тебе на дорогу. Серебро, иной раз, крепче любого доспеха защищает!
Он протянул Готье де Сюлли увесистый кожаный мешочек с ливрами. Оруженосец стал, было отнекиваться, но Годфруа настоятельно приказал:
– Прекращай ломаться! Бери! В случае чего, коня купишь себе…
Он проводил оруженосца до дверей. Потом вернулся, и стал смотреть в окно. Загорался закат. Багровое солнце катилось за горизонт, подсвечивая розовато-фиолетовыми тонами крыши строений замка, верхушки деревьев, бросая неровные блики на воды речки, несшей своё течение к Луаре. Де Леви увидел, как его оруженосец выехал из ворот замка и, пришпорив своего коня, второй шел за ним запасным, поскакал по направлению к Парижу. Он зевнул, сладко потянулся и побрел к постели, прихватив со стола карту с землями графства, где рука Лузиньяна скрупулезно отметила его новые, первые в жизни, владения.