В тени старой шелковицы

Соломона выписали 5 ноября. Яша велел месяц лежать в постели, а потом – никакой работы в течение полугода. Два инфаркта – это не шутки. Третий вы не переживете, Соломон Яковлевич.

Соломон послушно отлежал месяц. Через месяц явился в Химки на ВТЭК, и его признали инвалидом второй группы. О работе велено было забыть. Нужно было хлопотать о пенсии.

Соломону было сорок восемь лет. Он не отчаивался.

В Москве в Колонном зале шел 19-й чемпионат СССР по шахматам[25]. Кто-то достал Соломону два билета. И он поехал туда с Борькой.

У станции Сходня им встретилась Борина учительница.

– Анна Григорьевна, это мой папа, – прошептал Боря. Он стеснялся. На Соломоне была грязная выцветшая шинель, разбитые ботинки и «севшие» брюки дяди Ефима. Анна Григорьевна улыбнулась:

– Очень приятно познакомиться. У вас прекрасный сын, очень умный, замечательный мальчик. Очень быстро думает, соображает. Знаете? Он – мой любимый ученик.

Соломон расплылся в улыбке. Да, Боренька чудесный мальчик.

– Вы молодец, – продолжала учительница, – что курточку ему достали теплую. А то в прошлом году он, пока до школы добежит, весь синий делается.

Соломон кивнул. Теплую курточку Боре дала Маня – ее муж из Германии привез два контейнера разной одежды.

Билеты были на самый последний ряд. На сцене стояло десять шахматных столиков, позади каждого стола висела своя демонстрационная магнитная шахматная доска, на которой были прилеплены фигуры.

Сидели люди с блокнотами, записывали. В зале стоял тихий гул.

Соломон оставил Борьку и тихо выскользнул из зала – у него была назначена встреча в фойе. Он все-таки надеялся найти работу, может, в щадящем режиме. Хоть на пару дней в неделю.

Борька сидел и смотрел во все глаза. Где-то там, вдалеке, на сцене сидели Ботвинник, Бронштейн, Геллер, Смыслов, Петросян… Борька пытался записывать ходы. Не успевал. Где же папа?

Соломон наконец появился и повел сына в буфет.

Незабываемо.

Первый раз в жизни Боря пил чай с лимоном из стакана в подстаканнике. Отец дал ему ложку, и Боря стал размешивать сахар. А рядом на тарелочке лежал эклер.

Потрясающе, невероятно вкусно.

Никогда раньше Борька не видел эклеров.

Дома он рассказывал Маринке не о шахматах, а об эклере. Галка с Микуном молча слушали, боясь перебивать. Борька нарисовал эклер на листочке: ну, вот такой. Примерно.

Микун взял рисунок и осторожно понюхал.

В середине декабря Соломону пришла повестка: явиться на суд в город Липецк. Оля вскрикнула. Соломон обнял жену: «Да не волнуйся, это новый суд, который разберется, заново опросят свидетелей – и меня полностью оправдают. Должны же с меня снять судимость!»

25 декабря начался суд. Обвинения были те же, что и в 1950 году. Но в этот раз Хоца приговорили к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества и дальнейшим поражением в правах на пять лет. Его арестовали в зале суда после оглашения приговора, 28 декабря, и этапировали в Бобровскую инвалидную колонию.

Детский мат

Узнав о новом аресте и новом сроке – десять лет! – Оля поседела. Начала задыхаться. У нее затряслась правая нога – и продолжала трястись еще сорок пять лет, пока в 1996 году американские врачи не пролечили ей щитовидку.

В комнату на Сходне пришли с обыском: нужно было провести конфискацию. Все перевернули. Ни денег, ни драгоценностей. Старая одежда, раскладушки. Поговорили с соседями. Те удивились: «Эти? Да они нищие, как церковные крысы!» Тогда взяли пуховый платок Шейны, висевший на спинке кровати, – и ушли. Конфискация была проведена.

Соломон решил сопротивляться. Он потребовал, чтобы родные прислали ему нужные документы, и стал писать жалобы Кагановичу, Волину, Булганину и Маленкову. Он готовился писать Берии и Сталину. Чтобы привлечь к себе внимание, потребовал прислать себе пособия по бухгалтерскому делу и начал писать книгу по машинизации учета в машиностроении, утверждая, что скоро выдвинет эту книгу на Сталинскую премию.

Он не сошел с ума. Он принципиально не хотел замечать очевидные вещи. Ему казалось, что система должна работать просто потому, что нет никаких причин для сбоев. Закон на его стороне. Конституция – тоже. Все логично. И при чем тут чья-то нелюбовь к евреям? И если Лион Фейхтвангер оказался «прожженным националистом, космополитом» и «литературным торгашом», причем тут машинизированный учет на ЛТЗ и Соломон Хоц? Нужно бороться – и победа будет за нами.

Он собрал волю в кулак и не разрешил себе сдаться. Запретил себе прислушиваться к пораженческим разговорам. Он шел к победе шажок за шажком, словно повесив себе шоры на глаза, чтобы не впадать в панику. Этими шорами была память: нельзя было забывать, кем ты был и кем остаешься. Еврей. Муж. Отец двоих детей. Хороший бухгалтер. Шахматист. В азарте выживания Соломон даже участвовал в турнире колонии по шахматам, где завоевал первое место и получил 1-ю Всесоюзную шахматную категорию. От имени своего сокамерника он написал жалобу в Верховный суд СССР, и тому, получившему пять лет за избиение жены, скостили срок, и он вышел, отсидев лишь год! Вышел! И прислал, благодарный, Соломону деревенских пирогов и яйца.