В теплой тихой долине дома

Миссис Боук-Рехан Адамс взяла руку актера в свою, причем так, как это делает добрый друг, когда ему невозможно выразиться словами, потому что слова прозвучат тут обидно и резко. Итак, она взяла его руку и пожала ее пять раз, и это было ужасно как неприятно, ибо Андрэ Салама понял, что пять пожатий миссис Адамс символизируют число его жен и что, более того, они таят в себе намеки пожестче самых жестких и ранящих слов. Однако он постарался скрыть свою досаду. Он надеялся, что ему это удалось. Он всегда мог положиться на свое актерское дарование. Но, пожалуй, на сей, раз его полная в себе уверенность несколько поколебалась. От этого ему стало досаднее вдвойне. И чтобы скрыть свои истинные чувства, он поднес к губам руку, совершившую пять многозначительных пожатий, и трижды поцеловал ее, один раз — в ладонь. Он вспомнил что мужей у миссис Адамс было три. И трижды целуя ей руку, он рассчитывал отплатить ей намеком, столь же неприятным, и свести таким образом счеты. После всего этого выяснилось наконец, что она хотела ему сказать: что ее племянница помолвлена в Филадельфии с очень милым юношей из очень милой семьи.

— Мой милый Андрэ, — добавила миссис Боук-Рехан Адамс без особой симпатии, но уже менее укоризненно. — Теперь вы должны принять участие в вечере и порадовать собою остальных наших друзей.

Первым делом он направился к Леонарду Лайонсу, который беседовал с каким-то господином и его супругой, приехавшими, как оказалось, из Вашингтона. После того, как все были друг другу представлены (господин оказался деятелем государственного департамента), Андрэ Салама, актер, начал рассказывать анекдоты, приключившиеся с ним самим за последнее время. Он уже целый месяц хранил их на случай, если встретит где-нибудь Леонарда Лайонса. Он припомнил ответ, данный им добивающейся успеха молодой актрисе, которая остановила его в ресторане у Сарди и попросила сказать ей честно, без обиняков, стоит ли ей упорствовать в своем стремлении стать настоящей актрисой или, же лучше бросить все это и уехать домой. Он чувствовал, что ответ его был блистателен, но понял это и посмеялся только Леонард Лайонс, супруга же деятеля государственного департамента спросила со всею непосредственностью: «А откуда она приехала?» Ответить с блеском на этот довольно-таки нелепый вопрос актер не сумел. Он попросту сказал, что не имеет ни малейшего представления «откуда она приехала», и вслед затем рассказал анекдот про негритянку, которая убирала его квартиру и при этом старалась всевозможными мелочами обнаружить свою к нему страсть, и снова у одного только Леонарда Лайонса хватило ума или просто готовности посмеяться, и Салама убедился окончательно, что в светскую хронику анекдотам его не попасть.

Тогда он придумал извинительный предлог и, откланявшись, поспешил к Дороти Килгаллен, которой с первых же слов пожаловался на государственный департамент и его деятелей. Потом он рассказал Дороти еще парочку анекдотов о самом себе и как бы между прочим добавил, что получил от французского правительства приглашение вернуться в Париж и выступить после двадцатипятилетнего перерыва в трех мольеровских пьесах. Это было, правда, не совсем так. Было другое — недавно ему пришлось беседовать с приехавшим из Франции драматургом, и тот уговаривал Салама вернуться в Париж и сыграть в одной из его, а не Мольера пьес, однако в ходе этой беседы было сказано также кое-что о французском правительстве и о Мольере.

Он всегда очень заботился о том, чтобы поостроумнее выложить каждому газетному хроникеру последние новости о себе. Это было необходимо, но утомительно, так как приходилось раз десять повторять одно и то же. Сегодня это занятие не утомляло его — благодаря особо приподнятому настроению, которым он был обязан Лауре Слэйд. Весь вечер он следил за нею, и время от времени их взгляды встречались, и из глаз в глаза передавалась их общая тайна, их секрет.