В теплой тихой долине дома

— Я бы на вашем месте живо их всех передавил, — прокричал парень. — Что за смысл так мучаться?

— А мы не мучимся, — кричала Вельма. — Мы к ним привыкли.

— Да ведь это, наверно, страшно утомительно — скакать так, не переставая, по всему дому, — сказал парень.

— Ничего, не особенно, — сказала Вельма.

Так начался их роман. Его звали Джон Тархил, и он был моряк по профессии. По крайней мере, он так говорил. Бабушке он сразу понравился своей смелостью и бесшабашным отношением к жизни. Однажды как-то он побывал в Сан-Франциско и попал на какой-то пароход, стоявший у пристани. Он спустился прямо в машинное отделение и увидел котлы, и трубы, и всю эту музыку, а потом поднялся наверх и вернулся в Кингсбург. Но он побывал-таки на пароходе. Преогромный был пароходище. Назывался «Васко да Гама».

— Хотите верьте, бабушка, хотите нет, — рассказывал Джон Тархил, — а пароход, где я стоял на палубе и лазил вниз, ходил перед тем в Китай да и в другие места, еще дальше этого.

— Скажи на милость, — говорила бабушка. — Прямо-таки в самый Китай. А пахнет там как, ничего?

— На палубе — испорченным кофе и нефтью, — сказал Джон Тархил, — а внизу, в машинном отделении, — инфлюэнцей с высокой температурой. Поэтому-то я и отказался от плавания в Южную Америку.

— Скажи на милость, — воскликнула бабушка, — в Южную Америку! Так ты чуть было не заплыл в страшнейшую даль, а, сынок?

— Конечно, бабушка, — сказал Джон Тархил. — Как вы считаете, если я раздобуду два доллара на брачное разрешение, можно мне будет жениться на Бельме и обзавестись семьей?

— Отчего же нельзя? — сказала бабушка. — Ты ведь, сразу видно, из хорошей семьи. А куда еще ходил: этот пароход, про который ты все знаешь?

— Да вот, бабушка, — сказал Джон Тархил, — слыхал я, один человек говорил, будто ходил этот пароход в Ливерпуль. Это где-то в Ирландии, что ли. Да он и в других местах побывал.

— Ну-ну! — сказала бабушка. — До чего же интересно сидеть вот так и беседовать с молодым человеком, который чего только ни видел и где ни побывал.

Недели две Джон Тархил поухаживал за кузиной Вельмой, а потом они поженились. Сэм совершил обряд, а Мерль сыграл нечто вроде свадебной музыки на губной гармошке. Двух долларов на разрешение Джону раздобыть не удалось, так что Вельма и Джон обошлись и так.

— Я думаю, никто ничего не скажет, если ты получишь разрешение после, когда у тебя будут деньги, — сказала бабушка. — А теперь все по закону, уж наш-то Сэм порядок знает.

С этого дня в нашем доме стало подпрыгивать от муравьев уже не одиннадцать человек, а двенадцать.

Ужасно было интересно наблюдать за этими крошечными созданиями, такими деловитыми и потешными. Свой медовый месяц Вельма и Джон Тархил провели на левой стороне веранды, лежа на животе, наблюдая за муравьями и все время смеясь, кроме тех случаев, когда бабушка расспрашивала дальше про разные страны, куда еще ходил пароход.

В один прекрасный день кузина Вельма подошла к бабушке и стоит, ни слова не может выговорить.

— Ну-ну, что такое с тобой? — сказала бабушка, а Вельма подпрыгнула и рассмеялась.

— А, вот оно что, — сказала бабушка. — Ну, хвала богу, вот что я всегда говорю. Ему виднее. Да и не завтра еще это будет. Я рада за тебя, поздравляю.

И так вот мы узнали, что у Вельмы будет маленький.

Поистине чудесные два месяца провели мы в новом доме: тут и муравьи, и пароход, на котором побывал Джон Тархил, и замужество Вельмы. Через два месяца у нас выключили воду, газ и свет, и неделю мы прожили без современных удобств, а через неделю явился квартирный агент и сказал, что мы должны уплатить за квартиру или выметаться на улицу.

Тогда бабушка сказала:

— Платить за квартиру? Еще чего, братец! В доме полно муравьев.

И мы в тот же день переехали на новое место.

Страховой агент, фермер, торговец коврами и комнатное растение

Маленький и тщедушный Аршак Горобакян служил агентом в Нью-Йоркской компании по страхованию жизни. Его клиентами были исключительно свои люди, то есть армяне. Новым клиентам он любил рассказывать, что за двадцать лет продал триста страховых полисов и двести из их держателей уже отправились на тот свет. Он говорил об этом без всякой грусти и не думал утверждать, что жизнь так уж печальна. Наоборот, улыбка, которой Горобакян сопровождал свои слова, как бы давала понять, что эти двести просто ухитрились провести саму смерть, не дали ей одержать страшную победу и в то же время оставили в дураках Нью-Йоркскую компанию по страхованию жизни. Все они были, рассказывал он своим новым клиентам, людьми дальновидными, с таким же, как у вас, практичным, незаурядным умом. Они говорили себе: «Да, все мы смертны, тут уж ничего не поделаешь, против фактов, как говорится, не пойдешь». В этом месте страховой агент обычно извлекал из внутреннего кармана пиджака таблицы и статистические сводки и говорил:

— Вот они, факты. Вам сорок семь, и у вас, слава богу, хорошее здоровье. Но факт остается фактом: через пять лет вы умрете.