В теплой тихой долине дома

Он прошел в гараж прикинуть, можно ли там что-то сделать и где устроить эту самую сцену. В одном конце дюжина ящиков из-под яблок, все забиты черными орехами. В другом старая мебель, какие-то кастрюли и сковородки, несколько ящиков с журналами и книгами и всяким барахлом.

Пока он разглядывал все, Пэдди уже просунул голову в дверь:

— Она спрашивает, можно войти?

И тогда Пэдди, Белли и Дэйз гуськом прошли в гараж, Белли вся в черном и уж как старается, чтобы и глаза были такие большие-большие и чтобы вся она была такая печальная и мечтательная, ну, в точности Ава Гарднер или еще какая звезда. А Дэйз держится рядом, не то восхищаясь сестрой, не то пребывая в полной растерянности.

— Ну что ж, — сказала Белли, — пожалуй, вот здесь, Джим. Это моя комната. Я лежу на тигровой шкуре, я такая богатая. Но мне грустно, потому что денег у меня много, а детей нет. И вот, когда я лежу, стук в дверь. Это стучит мужнина, который много обо мне слышал. Я говорю: «Да». И ты входишь, Джим.

— Я?! — сказал Джим. — Пусть лучше Пэдди. Я буду сидеть вот тут, чистить орехи и смотреть.

— Все-таки лучше, если бы ты, Джим. А Дэйзи у меня будет служанка. Если мне захочется взглянуть на моих тигров, она приведет их, или вдруг мне захочется китайских орешков, тогда она принесет их на золотом блюде.

— Я буду сидеть и смотреть, — сказал Джим.

— Можно я лягу на этот старый диван? — сказала Белли.

— Ну да, — сказал Джим.

Белли растянулась на диване и погрузилась в печаль. И не расставаясь со своей печалью, сказала:

— Ты стой там, Дэйзи, и жди, когда я скажу насчет тигров. А ты, Пэдди, выйди и через минутку постучи.

— А чего мне говорить, когда войду?

— Это вы знаменитая мадам Антуанет де ля Тур?

— Какая мадам? — переспросил Пэдди.

— Антуанет, — скорбно повторила Белли.

— Антуанет.

— Де ля Тур.

— Де ля Тур, — повторил Пэдди. — Мадам Антуанет де ля Тур.

Пэдди вышел, и Белли уже готова была начинать, но Пэдди тут же вернулся без стука.

— Белли, а потом что говорить?

— Пэдди! — горестно воскликнула Белли. — Я не хочу, чтобы ты звал меня Белли. Я иду на сцену. Меня зовут Изабелл Шихэйди, но, конечно, я переменю имя. Белла Шейд. По-моему, звучит страшно красиво, как ты думаешь, Джим?

— Белла Шейд? — сказал Джим. — Да, вроде подходяще.

— Ну ладно, — сказал Пэдди, — так что же мне говорить после того, что ты мне сказала, чтобы я сказал? — И он попытался вспомнить, что же она ему сказала. — А что ты мне велела сказать?

— Слушай внимательно, Пэдди, — сказала Белли. — Это вы мадам Антуанет де ля Тур?

— Ага. А потом чего говорить?

— Сперва скажи вот это, а потом, когда я скажу что-то ещё, ты скажешь то, что тебе следует на это сказать, ты же знаешь, как ведут разговоры. Ну ладно, начнем.

Пэдди Шихэйди вышел из гаража. Белла Шейд, как она предпочитала себя именовать, стала входить в образ, а Дэйз, стоявшая подле дивана, постаралась отнестись к происходящему со всею серьезностью.

Пэдди постучал в дверь.

— Да? — откликнулась Белла Шейд.

Пэдди вошел.

— Это вы будете мадам Антуанет де ля Тур?

Белла Шейд некоторое время печально взирала на него, потом еще печальнее произнесла:

— Да, это я.

Пэдди оглянулся на Джима, но Джим ничем ему не помог. Джим смотрел в это время на Белли, тогда Пэдди взглянул на Дэйз, но и Дэйз ничем не в состоянии была ему помочь. Она стояла так, будто присутствует при погребении младенца, и Пэдди вновь перевел глаза на Белли.

— Я приехал из Аравии, чтобы повидать вас, — подсказала своему брату Белла Шейд.

— Я приехал из Аравии, чтобы повидать вас, — сказал Пэдди.

— Откуда из Аравии? — скорбно осведомилась Белла Шейд.

Нет, Пэдди никак нельзя было винить за то, что он затрудняется с ответом: он, бедняга, стоял и молчал, растерянный, не зная, откуда же именно из Аравии он прибыл, и в то же время боясь сорвать сцену.

— Из Багдада, — шепнула Белла Шейд.

— Из Багдада, — сказал Пэдди.

— Но это так далеко, — сказала ужас как скорбно Белла Шейд. — Ведь вы же знаете, что это Париж, а от Багдада до Парижа такая даль.

— Это точно, — подтвердил Пэдди. Он наконец-то вошел в роль и даже уверился, что в качестве багдадца не подкачает. — Но я ничего, добрался.

— Приятным ли было плаванье? — сказала Белла Шейд.

— А я поездом.

— Надеюсь, вы хорошо спали в дороге?

— Ничего, поспал, — сказал Пэдди. — Надеюсь, и вы хорошо спали в дороге.

— Я все время была здесь, — сказала Белла. — Я никуда не езжу с тех пор, как Чак отправился на дуэль. Я все время в Париже, в этом уединенном замке, одна со своими воспоминаниями.

— Ага, — сказал Пэдди, лихорадочно соображая, и тут его вдруг осенило: — А как там Чак?

— Он умер, — сказала Белла.

— А как его отец?

— Умер.

— А брат у него есть?

— Да, маленький брат.

— Ну, а он как?

— Умирает, — сказала Белла Шейд, и рука ее безвольно упала в сторону Дэйз.

— Мари, — сказала она, — приведи моих тигров. Я так одинока.

— Слушаюсь, госпожа, — сказала Дэйз.

Дэйз стала на четвереньки и поползла вокруг дивана к Белле Шейд, грустно взиравшей на своих тигров, Беллина рука опустилась на голову Дэйз.

— Мои бедные одинокие тигры, — сказала Белла.