В теплой тихой долине дома

— Не знаешь, — сказал он. (Откуда ей было знать?)

— Знаю, — сказала девочка с яблоком. — Ты не такой, как другие мальчики. Ты особенный мальчик.

— Ничего подобного.

— Да, особенный. У тебя даже имя особенное.

— А вот и нет.

— А вот и да. Тебя зовут По’эт Кобб, а такого имени и нет вовсе.

— Меня зовут Эд.

— Эд? А дальше?

— Эд Макги.

— Эд Макги! — сказала веснушчатая. — У Билла Макги нет братьев.

— Я брат Билла, — сказал мальчик. — Я его брат Эд.

— Никакой ты не Эд. — сказала девочка. — Выдумываешь ты все. Ты По’эт Кобб. Тебе шесть лет. Твоя мама актриса, а твой папа профессор поэзии в Сити-колледже.

— Возьми свои слова обратно, — сказал он.

— Какие слова?

— Все.

— Все это правда, — сказала девочка.

— Все это неправда. Возьми свои слова обратно.

— Не возьму.

— Тогда возьми вот это, — сказал он.

Сжав кулаки, он кинулся к девочке, замахнулся что было силы, но поскользнулся, потерял равновесие и упал.

Он вскочил не мешкая, чтобы снова ринуться в атаку, и как раз в это время увидел машину скорой помощи, подкатившую к дому миссис Макги. Он сразу позабыл и про гнев свой, и про драку и стал думать о скорой помощи и о том, что могло ей понадобиться возле дома Билла Макги, как вдруг что-то твердое и крепкое, как камень, обрушилось на его правый глаз и ослепило его. И он снова самым позорным образом шлепнулся на землю, потом снова вскочил на ноги и заработал обоими кулаками, тщетно стараясь попасть в девочку.

Он только было оправился чуть-чуть и начал видеть, правда, не очень-то отчетливо, как снова его что-то ударило, на этот раз по губам, и он снова упал.

Когда он поднялся, девочки уже не было рядам, люди из скорой помощи стояли на крыльце дома миссис Макги.

Он увидел, как девочка удаляется по улице, на ходу догрызая свое яблоко. А у него был подбит правый глаз и рот был в крови.

— Меня зовут Эд Макги, — сказал он чуть слышно.

Он сказал это злой девчонке, которая шла себе по улице как ни в чем не бывало. Он сказал это своей матери, своему отцу, миссис Макги, Биллу, злой девчонке и самому себе.

Потом он поднялся на крыльцо, к тем двоим из скорой помощи, и спросил:

— Что случилось?

— Несчастье случилось. А что это с тобой?

— Что случилось? Какое несчастье?

— Ты бы лучше шел домой.

— Это и есть мой дом. Какое несчастье?

Дверь отворилась, и он увидел миссис Макги. Он сразу же понял, что случилось что-то ужасное. Миссис Макги вышла, неся на руках Билла. Но странно, это был Билл и в то же время как будто не Билл, а что-то совсем другое.

— Что случилось? — спросил мальчик у миссис Макги.

— Я думаю, он захлебся, — сказала миссис Макги. — Он был один в ванной, купался, — ведь мы с ним собирались сегодня в церковь, к вечерне, — и должно быть, он поскользнулся, ушиб голову и захлебся.

Она протянула одному из санитаров маленькое тело, закутанное в пальто.

— Я укутала его. Так ему будет теплее. Это пальто его отца, — сказала она. — Что, Билл совсем захлебся?

Миссис Макги говорила и двигалась так, словно она ничуть не была взволнована. Она двигалась и говорила печально. Такой же печальной кажется корова, когда она смотрит на заходящее солнце. Голос у миссис Макги был мягкий и печальный, и казалось, будто она и не знает даже, о чем и зачем говорить.

Один из санитаров — не тот, что держал на руках Билла, а другой — попробовал расспросить ее кое о чем.

— Что же, каждый раз, как вы собирались в церковь, Билл купался? — спросил он.

— Да, — сказала миссис Макги, — каждый раз.

— Ну, а часто вы ходили в церковь? Раза два в неделю, наверно?

— Нет, — сказала миссис Макги, — мы ходили туда раз в год, в день его рождения. Мы ходили туда и молились друг за друга и за всех, кого только могли вспомнить. На обратном пути мы останавливались у аптеки купить мороженого и возвращались домой пешком, потому что день рождения его в августе, когда вечером так приятно пройтись. И вот теперь он поскользнулся и ушиб голову. Что, Билл совсем захлебся?

Все это время мальчик слушал, что говорят миссис Макги и санитары, и наблюдал за ними и за Биллом.

Миссис Макги посмотрела на мальчика таким взглядом, будто она одна во всем мире знала ему настоящую цену и уважала как взрослого, и сказала:

— Билл-то захлебся, По’эт.

— Я — Эд, — тихо откликнулся мальчик, — Эд Макги. Брат Билла Макги. — Он сказал это так тихо, что никто ничего не услышал.

— Потеряли мы Билла, — сказала миссис Макги. — Как же нам теперь быть, а?

— Я — Эд, — сказал он снова, — я брат Билла. Билл всегда был мне братом, настоящим братом.

— Мы собирались отпраздновать день его рождения, как в прошлом году, — сказала миссис Макги. — Что, Билл совсем… — спросила она одного из санитаров.

— Боюсь, что да, — сказал тот.

И все это время мальчик был там. Он был там и тогда, когда собрались соседи и из всех женщин не плакала только одна — миссис Макги. Он был там, пока не вспомнил про свою мать и своего отца. Он вспомнил про них, и опять ему захотелось, чтобы звали его не По’этом и чтобы мать его была не актрисой, а отец не профессором поэзии.