Но сегодня, увидев горевшие под лучами солнца цветы, Абдулатип не ощутил радости и у него не появилось желания нарвать их. Не обрадовали его и первые ласточки, летевшие в аул как вестницы весны. Ему было горько оттого, что вот снова он возвращается домой, где хозяйничает Издаг. «Она такая же злая, как хозяин Дарбиш. Как он сегодня бил Хабиба! А он, Абдулатип, не мог помочь другу. Зато дядя Асадулла помог. И он нравится ему, Абдулатипу, хотя Издаг и говорит, что он враг его отца. Нет, не может такой, как Асадулла, быть его врагом. И товарищ Атаев хвалил его. Все знают, какой он храбрый и добрый». При воспоминании об Атаеве у Абдулатипа потеплело на душе. Он снял шапку, потрогал звезду: на месте ли. Еще раз взглянул на подснежники, на едва пробившуюся зеленую травку возле них.
Абдулатип присел на камень и посмотрел в сторону Седло–горы. Там клубились белые облака, и постепенно Абдулатипу стало казаться, что они превращаются в белого коня. Вот конь спускается с Седло–горы и мчится прямо к утесу. Сейчас Абдулатип вскочит на него. «Ты настоящим джигитом стал, мальчик, — слышится ему голос дяди Мирзы, мастера из Цудахара. — Вот тебе шашка, скачи к товарищу Атаеву». Мечты Абдулатипа прервал стук копыт: со стороны базара на своем сером коне скакал сын Дарбиша, Назир, в черкеске, с кинжалом за поясом, а за ним следом — всегда сопровождавший его сын пастуха — Абид на хозяйском коне. Они ехали к пруду поить коней. Конь Назира, старый и послушный, был богато оседлан. Назир любил проехаться на нем по бедняцкой части аула на зависть ребятишкам, высыпавшим из своих саклей: они долго смотрели ему вслед. Ведь даже у их отцов не было коней.
Ездить один Назир боялся. Хитрый Дарбиш всячески задабривал Абида, чтобы тот в случае чего заступился за его трусливого сына. Подкармливал Абида, дарил обноски. «Смотри, Абид, не давай сына в обиду, он — хозяин твой, его обидчик и твой обидчик», — внушал сыну пастуха Дарбиш. Абид лишь согласно кивал головой, был он спокойным, сильным и храбрым малым, а слово хозяина для него было законом.
Назир даже темноты боялся. Придет, бывало, на гулянку, а как чуть стемнеет — уж спешит домой: знал, как не любят его аульские мальчишки. Увяжется ли за ребятами в поле искать гнезда куропаток, чтобы набрать яичек, — с ним неразлучно Абид. С ним Назир никого не боялся и становился наглым: задирал ребят, натравливал их друг на друга, обижал тех, кто послабее. Особенно любил он привязываться к добродушно му, неповоротливому Шамсулваре. То собаку на него натравит, то наусь кает кого-нибудь из аульских ребят, а то и сам полезет с ним драться, — знал, что безобидный Шамсулвара молча будет сносить удары и не даст сдачи. Но когда рядом был Абдулатип, Назир не решался приставят! к Шамсулваре: Абдулатипа он боялся, знал, что тот не даст друга в обиду, С его появлением Назир и другие ребята оставляли Шамсулвару в покое.
Как-то Шамсулвара с ребятами купался в пруду. Вдруг появился Назир со своим Абидом. Подплыв незаметно к Шамсулваре, Назир схватил его за шею руками и окунул головой в воду. Не ожидавший такого нападения, Шамсулвара, захлебываясь, беспомощно барахтался, хватаясь руками за своих мучителей. Абдулатип случайно подоспел вовремя: он шел к пруду поить своего осла. Мигом сбросив штаны и рубашку, он бросился на помощь другу. С ходу схватив Назира за ногу, потащил его туда, где было глубже. Назир так завопил, что даже Абид растерялся. В воде разгорелась драка. Правда, дрались лишь Абдулатип и Абид, Назир барахтался рядом, со страхом глядя на Абдулатипа. Только порядком уставшие, наглотавшиеся воды, Абид и Абдулатип бросили драться и поплыли к берегу. С тех пор они таили вражду, готовые отомстить друг другу в подходящую минуту.
И вот сегодня, увидев Абдулатипа, сидящего в одиночестве на утесе, Назир, подъехав к нему почти вплотную, крикнул:
— Эй, Абид, посмотри, куда эта курица забралась!
Абид подъехал поближе.
— Смотри, и сапоги у кого-то украл, — не унимался Назир.
Абдулатип незаметно надел шапку со звездочкой. Пусть видят, — он гордо посмотрел на своего обидчика. Назир, видя, что его слова задели Абдулатипа, стал еще назойливее.
— Ха–ха! Смотри-ка, этот оборванец большевистскую звезду нацепил! — смеялся он точь–в-точь как отец. — Эй, Абдулатип, где ты эту рваную папаху подобрал? Не с головы ли она какого-нибудь убитого нашими мюридами большевика?
— Ни с чьей она головы не слетела! Мне сам товарищ Атаев ее подарил, — с гордостью ответил Абдулатип. — И большевики одолеют ваших мюридов и всех вас, богачей. — Абдулатип залез выше на утес.
— Слышишь, Абид, что заявляет этот оборванец! Что его большевики разгромят мюридов! Ишь чего захотел! Никогда этого не будет. Мюриды имама Нажмудина всех красных выгонят из Дагестана. Всех до единого. И таких, как ты, оборванцев! Продались русским все красные и твой Атаев. Свинину едят все большевики!