В теснинах гор

Когда мы привели раненого туренка в сторожку, он сначала ничего не хотел есть, не брал и чурена.

— Совсем плох, бедняжка, вряд ли выживет, — говорил тогда даже дед Абдурахман.

— Обязательно выживет, — чуть не плача, отвечала Хажа. — Я его выхожу, дедушка.

У Абдурахмана были всякие лечебные настойки. В аптеке он никогда ничего не покупал, а лечился своими средствами. «Еще дед мой травы знал, от всех болезней есть в природе средства, да только не всякий знает, где его взять», — говорил Абдурахман. Когда у него болел живот или ломило поясницу, он лечился березовыми почками. Собирал их весной, когда они смолистые и ароматные, сушил, а потом настаивал на водке. Этот настой втирал в суставы и пил, если болел живот. Вот этим самым настоем и начала лечить Хажа своего туренка. Натирала рану на ноге и аккуратно обвязывала ее тряпкой. Потом, сидя перед туренком на корточках, просила: «Ну, миленький, поешь чурека, поешь и поправишься». И действительно:! не прошло и недели — туренок стал щипать траву, пить овечье молоко, за которым Хажа ходила в горы к чабанам.

Вскоре туренок уже с удовольствием ел чурек и пил студеную воду из источника. А на вторую неделю уже стал, прихрамывая, ходить возле дома. Первое время Хажа привязывала его к крыльцу веранды, боясь, что он убежит или полезет в будку. Галбац и тот прибьет его. Старый пес дедушки Абдурахмана Галбац, что по–аварски значит лев, не любил, когда его беспокоили. Туренок лишь издали поглядывал на Галбаца. Тот сначала лаял на него для порядка, как на чужака, но потом привык к туренку и перестал обращать на него внимание. Тогда Хажа стала пускать туренка свободно гулять по двору. Туренок скачет возле будки Галбаца, а тот, положив голову на лапы, смотрит, как резвится туренок. Галбац буркнет иногда что-то про себя, отчего туренок испуганно прыгнет в сторону, а потом снова уляжется поудобнее и дремлет. Постепенно Галбац по–стариковски привязался к туренку, стал ласкаться к нему. Пойдет Ханш с туренком за водой к источнику и Галбац за ними, словно бы оберегает их. А если, случалось, он задремлет, и Хажа с туренком одни уйдут за водой, Галбац, проснувшись, вскочит и беспокойно бегает по двору, ищет туренка, обнюхивает все углы и, забыв об еде, пойдет по следу навстречу им. А встретив Хажу и своего любимца, сначала делает обиженный вид, не отвечает на ласки Хажи и заигрыванья туренка, но вскоре забывает об обиде и, полаяв для порядка, поругавшись, снова приходит в хорошее настроение.

Вот и сейчас Галбац и туренок греются на солнышке, и когда я, запыхавшись, ворвался во двор, Галбац недовольно тявкнул, что, мол, нарушаешь наш покой.

— А где же крыжовник? — спросила Хажа.

— Я… я его рассыпал, — задыхаясь, ответил я. — Там рысь и тур дрались!..

— Рысь?

— Да. Сам видел. Я сначала спал, а потом проснулся и вдруг...

— Во сне, наверно, видел? — засмеялась Хажа.

— Да нет же. Рысь туренка загрызла, а тур напал на рысь.

— Ой! — испуганно воскликпула Хажа, все еще с недоверием глядя на меня.

— Пойдем, покажи.

Галбац, сквозь дремоту прислушивавшийся к нашим словам, вдруг поднялся, словно понял, о чем шла речь.

Мы пошли на место происшествия.

— Вон там, — показал я на видневшуюся из-за скалы поляну.

Хажа первая подбежала к растерзанному рысью туренку.

— Вай–вай! Бедный! Уйдем скорее отсюда, Султан. Ведь рысь и нашего туренка может убить.

— Не вернется она. Тур ей живот распорол.

— Не обманываешь меня?

— Наверно, на этот раз не обманывает, — услышали мы сзади знакомый голос деда Абдурахмана. — Случается иногда такое — тур на рысь нападает. Редко, но случается. — Он стоял над нами худой, высокий, и его папаха касалась верхних веток сосны. Узкое морщинистое лицо было темным от многолетнего загара, и оттого особенно белой казалась седая щетинистая борода.

— Дедушка! — обрадовалась Хажа. Около него мы чувствовали себя вне опасности.

В ауле рассказывали, каким сильным был в молодости дедушка Абдурахман. Я много слышал о нем от нашей бабушки. Рос он без отца. Старшие ребята, случалось, подсмеивались над ним. «С чего это он так вверх растет, словно тополь?» — «С сыворотки», — отвечали со смехом другие. Своей коровы у матери Абдурахмана не было, вот и работали они на чужом поле. Кто чурек даст, кто молока, а кто и просто оставшуюся после творога сыворотку.

Абдурахман рос тихим, терпеливым мальчиком. Когда кто-нибудь от нечего делать задирал, бывало, его, он не обращал внимания, так бык равнодушен к укусам мухи. Абдзщахман не обращал внимания на обидчиков.

Мать задевало это. «Что ты, сынок, больно терпеливым растешь? — частенько с упреком говорила она ему. — Другие над тобой смеются, а тебе хоть бы что. Не давай им спуска».

Абдурахман молча слушал мать, не возражал ей. А как-то вдруг выпал случай, и мать убедилась, что сын ее далеко не трус.