В тесном кругу

— Однако… — сказала Жюли. — Не слишком ли сурово? Они что, решились обвинить нас в… Нет, не понимаю! И потом, что за тон? А как реагировала Глория?

— Именно так и реагировала. Я как раз хотела с вами о ней поговорить. Это письмо ее доконало. Не должна была председательша так писать.

— Ее заставили это сделать, — с отвращением проговорила Жюли. — И заставили как раз так называемые подруги Глории. Я часто думаю: а есть ли разница между самыми темными нищими в какой-нибудь Индии и этими богатыми кумушками? Им все равно, на что глазеть: на петушиный бой или на схватку двух старух. Все интересно. Не удивлюсь, если окажется, что Кейт и Симона заключают между собой пари. Постой, ты сказала, что письмо доконало Глорию? Что это значит?

— Это значит, что она выглядит хуже некуда. Конечно, не мое это дело, но только вам обеим надо бы уехать отсюда в настоящий дом отдыха. И через две недели, ну пусть через три все опять станет хорошо и спокойно.

— А с ней ты об этом говорила?

— Нет.

— Ну ладно. Иди. Я сама ею займусь.

Итак, момент настал. Жюли набрала номер сестры.

— Впусти меня, — сказала она. — Мне нужно поговорить с тобой о чем-то очень важном. Впустишь?

— Ладно, иди. Только ненадолго.

Жюли с трудом узнала голос Глории. Может быть, уже не стоит торопить события? «Стоит, — сказала она себе. — Только не из-за нее, а из-за меня».

Комнату скудно освещал свет одного-единственного бра, и лицо лежащей в постели Глории едва виднелось в полумраке. Это когда-то свежее, гладкое лицо, так долго сиявшее счастьем, теперь сморщилось и напоминало усохший за зиму плод. В глазах застыли подозрительность и страх. Жюли протянула было руку, но Глория вздрогнула, словно желая отодвинуться.

— Да ладно, — бросила Жюли, — не хочешь, не надо. Я прочитала, что за ультиматум прислала тебе мадам Женсон. Лично я считаю, что это возмутительно.

— Что ты стоишь? — промолвила Глория. — Ты выглядишь ничуть не лучше, чем я. Садись. Полагаю, это не ты вызвала сюда бригаду с телевидения?

— Не я.

— Поклянись.

— К чему тебе клятвы?.. Что мы, дети? Ну ладно, раз уж тебе так хочется. Клянусь.

— Был момент, я подумала, что это ты. А главное, что ты им наговорила? Можно подумать, что ты прямо Золушка… Не очень-то это порядочно…

Жюли терпеть не могла подобных жалобных излияний, от которых у нее цепенело все внутри.

— Давай больше не будем об этом, — прервала она сестру. — Ты знаешь, Джина…

— Умоляю тебя! — застонала Глория. — Я слышать больше не желаю ее имени. Так что ты хотела мне сказать?

— Да, так вот. Представь себе, что нас не станет…

— Ты что, рехнулась? — прервала ее Глория. — С чего это вдруг нас не станет? Ты что, думаешь, эта дурацкая история с телевидением настолько меня расстроила, что я заболела?

— Конечно, я так не думаю. Ты лучше выслушай меня спокойно. Тебе скоро сто лет, а мне скоро девяносто.

— Ну и что из этого?

— Только то, что мы можем умереть. Глория, проснись! Посмотри, что с нами делается от малейшего огорчения. Неужели эта история с телевизионщиками действительно имела такое значение? Ведь это был пустяк!

— И тем не менее ты поспешила вывернуть перед ними душу наизнанку!

— Ничего подобного. Я просто сказала, что моя жизнь не всегда была легкой и приятной. И не в этом дело, в конце концов! Я говорю совсем о другом. Подумай, если мы умрем, что от нас останется?

— Пластинки.

— Какие пластинки? Старье на семьдесят восемь оборотов, которое дышит на ладан? У Джины — совсем другое дело. Она вошла в историю с помощью картинок, а картинки гораздо лучше противостоят времени.

— Допустим, — признала Глория. — Допустим, это действительно так. А ты что, знаешь какое-нибудь более прочное средство?

— Может быть, и знаю. Тебе не приходила в голову мысль о музеях, о надписях, запечатленных в камне?

Глория едва не подпрыгнула.

— Ты что, предлагаешь мне заказать себе надгробную доску? Гадость какая!

— Вовсе не надгробную. Доски ставят не только на кладбищах. Совсем наоборот. Есть нечто, что можно увидеть не опуская голову к могиле, а поднимая ее вверх…

— Я тебя не понимаю…

— Есть мемориальные доски…

— Ах вот оно что!

Глория разволновалась. Она лежала, сжимая на груди кулаки.

— Понимаешь, — продолжала Жюли, — в этом нет абсолютно ничего похоронного. Представь себе красивую мраморную доску с простой надписью, высеченной золотом: «Здесь жила знаменитая скрипачка Глория Бернстайн. Родилась в Париже первого ноября тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года», — а дальше свободное место, которое будет заполнено когда-нибудь потом.

— А что, дату рождения сообщать обязательно? — спросила Глория.