Читаем В тесных объятиях традиции. Патриархат и война полностью

Не находящиеся в отношениях родства мужчины и женщины часто обращаются друг к другу ‘сестра’, ‘брат’, что тут же на вербальном уровне исключает возможность сексуальных отношений, учитывая табу на инцест[123].

Инвективная практика в культуре карабахцев также ограничена системой гендерно маркированных табуаций. Она транслируется почти всегда мужчинами и является ярчайшим маркером маскулинности. Инвектива (ušunc’) в Карабахе связана чаще всего с нарушением сексуальных табу и оскорбительно сочетает мать адресата с обсценным коитальным глаголом. Часто используется смягченный вариант инвективы того же класса — «Я заставлю плакать твою мать» (Mamat l’c'c’nnanum). Все эти ругательства имеют исключительную взрывную силу в связи с пиететом, испытываемым к матери и почти никогда не используются как чисто междометные, в отличие от русского языка[124]. Еще более кощунственными для носителей культуры представляются инвективы скатологического характера, означающие кишечные испражнения или семяизвержение от лица говорящего или собак на могиле предков, обычно отца (K’a hor geŕen k’ak’in šner∂, …t’orum anin). Поношение могилы отца (возможно, представляющего весь род) считается направленным против отца и предков вообще и применяется чаще в социальных ситуациях.

Ругательства «Сын собаки!» или «Сын осла!» в зависимости от интонации и настроения имеют смягченное значение и обычно не вызывают резких реакций (если произнесены шутливо-снисходительным тоном, тут же теряют свою взрывную силу). Есть случаи, когда они даже передают восхищение (опять-таки в зависимости от ситуации и тональности голоса). Наиболее применимы и к женщинам и женщинами точно в тех же коннотациях.

Страшным оскорблением для мужчины считается обвинение в гомосексуализме в пассивной роли, причем используется наряду с армянским вариантом и тюркский (соответственно vertu и göt’veran). Зачастую для экспрессивного усиления речи они произносятся вместе как редупликация, как бы через дефис.

Психологическую нагрузку несет инвективная идиома, связанная с excrementum и направленная на шапку-папах мужчины (k’ak’in p’ap’axumt). Шапка, как и усы[125], олицетворяют честь и достоинство мужчины, поэтому считается верхом унижения сказать про него: ‘только платка на голове не хватает’ (klxen leč’akna pakas), или просто назвать его женщиной (kneg) или самкой (k’ac). Ср. с ругательством в адрес мужчины, буквально означающее плевок в шапку, идиоматично подразумевающее унизительный плевок в лицо, попрание мужской чести. Эта инвективная стратегия применяется для обвинения оппонента в бесчестии (annamus, anabuŕ), утрате мужских качеств, мужского достоинства и задевает мужчину и его семью особенно глубоко[126]. Такая инвектива применяется в принципиально других социальных ситуациях, к примеру, если жена, дочь или сноха адресата уличены в незаконной половой связи, или просто ведут себя неэтикетно, или «по-мужски», активно. Это подразумевает, что мужчина не имеет силы и авторитета для управления своими женщинами (т. е. по-женски пассивен). Таким образом, на женщин в отношении сексуальных практик возлагалась большая ответственность за социальный имидж, «лицо», «имя» всех мужчин семейства[127]. Для последних подобная инвектива в отдельных случаях считается более позорной, нежели обсценная брань, поскольку имеет острую адресность. Здесь мы, по-видимому, имеем дело с ситуацией, когда тело женщины превращается в символический капитал, что, возможно, порождено представлениями о женщине как о собственности и в целом представлениями о враждебной природе сексуальности (или, наоборот, представления о негативной природе сексуальности вызывают к жизни взгляд на женщину как на кланово-родовую собственность).

Особенно часто используются в мужской речи безадресные ругательства и междометные восклицания. Обращение мужчин к безадресным инвективам как к словам-паразитам подчеркивают маскулинную, мачистскую сущность ругательств и их роль эвфемизма-разрядки. Любые ругательства воспринимаются женщинами порой буквально и вызывают часто более резкую эмоциональную реакцию, чем среди мужчин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное