В тихом городке у моря

Ника, естественно, знала про Машу и Ленькиных дочек. Маша, конечно, узнала про Нику, такое не скроешь. И обе терпеливо молчали и ждали – когда же? Когда он примет решение? Когда наконец определится, расставит все точки над «i»? Получалось, что никогда, все так и продолжалось.

– Как я брошу жену и троих детей? – возмущался Ленька. – Я что, подлец? И Нику не брошу – и там мое семя!

В конце концов все с этим смирились. Что поделать – жизнь сложная штука, и не всегда ее замысловатые зигзаги совпадают с нашими желаниями. Так и жили: Ленька мотался в Питер, а его женщины – жены, как он их называл, – растили детей. Впрочем, и он не отстранялся: всех своих отпрысков любил с одинаковой силой – и Машиных дочек, и Никину девочку. Всех – конечно, по очереди – вывозил на моря́ закалять. Сначала на месяц Машу с детьми, а потом наступало время «ленинградских» – так называл ту семью Ленька: «мои ленинградские и мои московские».

К слову, дом он снимал обеим семьям один и тот же – на сезон получалось дешевле. И обе жены об этом знали. Маша оставляла привезенные из дома кастрюли и полотенца – что Нике возить лишнее? А Ника с благодарностью принимала заботу «старшей» жены.

Иногда к ним срывался и Велижанский – погреть пузо и пообщаться с отпрысками. На недельку, не больше. В Москве ждала работа – семьи надлежало кормить.

С годами он посуровел, почти перестал шутить и остроумничать, здорово похудел, и беспечное прежде выражение его лица стало хмурым, с вечно сведенными от забот бровями, словно он наконец понял: жизнь, она, знаете ли, не фунт изюму.

Позже, уже живя в Ленинграде – ох, этот город, все они влипли в него, пусть по-разному, но влипли, как ни крути, – Иван, приезжая в столицу, всегда звонил Велижанскому. Тот, надо сказать, как бы ни был занят, во встречах старому другу никогда не отказывал. Наверное, и для Леньки это была отдушина – вырваться на пару часов, посидеть в «Жигулях» под пивко, воблочку и соленые сушки, потрындеть о жизни и поплакаться друг другу в жилетку.

А было над чем.

Да! Когда Иван уже стал ленинградцем, по просьбе Леньки часто бывал у Ники: привозил то продукты, то лекарства, таскал картошку, носил в прачечную белье. Вывозил их на дачу в Парголово, где жила Никина тетка. Словом, опекал женщину друга. Нормально. Ника была сиротой, и он понимал ее как никто. Понимал и жалел.

Но каждый раз, приходя к Нике, не переставал удивляться – и умница, и красавица, а судьбу себе выбрала незавидную: младшая жена, любовница с незаконным ребенком. А Ника была весела и беспечна. Неужели ее все устраивает? Непостижимо.

Любовь?

А его дружок Ленька, этот придурок Велижанский, вздыхая, шутил: «Если б я был султан!» И кажется, на полном серьезе уточнял: «А что тут такого? Бывает. Не зря же у мусульман многоженство законно. Обеих люблю: Машку – любовью братской и дружеской, а Нику… – Ленька томно вздыхал. – Ника моя непроходящая страсть».

Как-то снова всколыхнулись разговоры о Майе. По слухам, она вроде все же ушла от своего известного мужа и вышла замуж за местного бая-узбека, богатого, как Крез. Живет в замке, где у нее есть даже прислуга, приняла мусульманство и стала покорной восточной женой.

Верилось в это с трудом – Майя и покорность? Смешно.

* * *

Спустя довольно много лет, когда Иван жил уже в Ленинграде, который к тому времени стал Питером, еще до всех страшных, перевернувших его и так неспокойную жизнь событий, на Полюстровском рынке случайно он встретил Борьку Семенова, бывшего коллегу по московскому комбинату.

На рынке остро пахло свежими огурцами – по Неве пошла корюшка. Первая и самая дорогая была Ивану не по карману – кажется, забежал он за творогом. И тут его окликнули. Борьку Иван узнал не сразу. Тот потолстел, раздался в плечах, украсил себя кокетливой пижонской шкиперской бородкой, да и одет был пижоном – кожаный бордовый пиджак, джинсовая рубашка на металлических кнопках. Удивился – Семенов всегда был скромнягой, середняком, любил поныть и поприбедняться.

Было видно, что Борька рад встрече – ведь и было чем хвастануть. Служил он теперь в крупном издательстве, выпускающем экспортные календари с молодыми актрисками в соболях и чернобурках и огромными, как кубки, хрустальными вазами с черной икрой и знаменитыми якутскими бриллиантами.

Словно невзначай, Борька обмолвился и про командировки.

– Вот, – словно извиняясь, сказал он, – только из Праги. Ну и город, скажу я тебе! Не город – волшебная сказка.

После красочных рассказов – о себе:

– Женат, а как же. Жена красавица, Ладой зовут, представляешь? – Это было подчеркнуто: не просто красавица, а еще и Лада. Все не просто так было у Борьки, это понятно. Лада жена и «Лада» машина. – Третья модель, цвет – серый металлик, прикинь? – Борька замолчал, ожидая реакции.

Иван с трудом выдавил:

– О, поздравляю!

Подбодрившись, Борька с воодушевлением подхватился дальше:

– Кооперативная хата, дача. Дача тестя, врать не буду. Детей пока нет, но планируем. А пока живем для себя. В отпуск, кстати, ездили на Золотые Пески.