Немудрено, подумал Джеймс, учитывая степень его возбуждения. Николя лежала спиной на столе, а он высился над ней, слившись с ней и ритмично двигаясь в такт ударам, которые мысленно наносил невидимой клюшкой. Нет, все-таки он не грезил, и это происходило наяву. И — с ним. Николя и впрямь было немножко больно, но больше она не жаловалась; лишь старый стол протестующе скрипел. Джеймс вдруг подумал, а пригласят ли его на самом деле поиграть в крикет за местную команду, и, если да, то не станет ли он на поле больше размышлять о Николя, чем об игре, как и сейчас больше размышлял об игре, нежели о Николя. Не говоря уж о том, что она жена вице-президента клуба. Кстати, не будет ли и она в числе прочих зрителей аплодировать его метким ударам? Вопрос этот уже вертелся у него на языке, когда Николя вдруг задышала громче, а тело начало дугой выгибаться ему навстречу.
— Давай же, давай еще, о, Джейми, пожалуйста, еще! Сейчас! Давай же!
Джеймс был изумлен — он не ожидал от Николя такой прыти. Возможно, на нем сказывалось поглощенное виски, но он заметно отстал от своей партнерши и был ещё совсем далек от оргазма. Джеймс упивался своей мощью, самоконтролем, он целиком держал себя в руках, готов был продлить удовольствие, растянуть его если не на двадцать, то хотя бы на десять минут, однако сейчас, когда Николя была уже на грани экстаза, об этом уже и речи не было. И тут он вдруг вспомнил про фокус с мошонкой, которому научила его Джейн Аберкромби, регистраторша доктора Гадоста. Тогда, помнится, её трюк сработал так, что у него искры из глаз посыпались.
— Хватай меня за яйца, быстрее! — крикнул он Николя. — Давай же!
Николя попыталась, но у неё ничего не вышло — её рукам попросту не хватало длины; разве что орангутан мог изловчиться и добраться до мошонки Джеймса в такой позиции. Тогда Джеймс перенес основной упор на расставленные по сторонам от Николя руки — при этом бутылка с маслом опрокинулась и покатилась по столу, — между их телами образовался зазор, в который Николя и удалось протиснуть руку. В следующую секунду Джеймс ощутил, как её пальцы сжались вокруг его яиц и… Вновь сработало! Запрокинув назад голову, он глухо зарычал, и в то же самое мгновение бешеная судорога экстаза пронзила и тело Николя, а лицо её исказила гримаса блаженства. Чертова бутылка с маслом выбрала именно этот миг, чтобы свалиться со стола и со звоном разбиться о деревянный пол.
Николя так и подскочила.
— Это ещё что за чертовщина?
Джеймс окаменел. Нет, его испугал вовсе не звон стекла — он услышал нечто совершенно иное, отчего кровь застыла в его жилах. Хлопок дверцы автомобиля…
Быстро попятившись, чтобы высвободиться из контакта с Николя, он прошептал:
— Там кто-то есть. Машина подъехала.
— Черт возьми, и что же…
— Тсс! Дай послушать!
Воздух пропитался замахом разлитого масла. Вокруг стояла гробовая тишина. Это было странно: выбравшись из машины, нормальные люди так тихо себя не держат. Разве что ведут за кем-то слежку…
— Может, это полиция, — прошептала Николя. — Заметили свет в конце павильона…
— Боже упаси!
— И что…
— Погоди! — Джеймс лихорадочно соображал. В дальнем конце виднелось окно, прикрытое ставнями. Выпрямившись и застегнув ширинку, Джеймс помог Николя слезть со стола, и сказал, указывая на окно:
— Я останусь здесь, а ты вылезай из окна, постарайся незаметно пробраться к машине, и — кати отсюда, как будто за тобой черти гонятся. Только не включай фары, пока не отъедешь — тебя не должны опознать. Договорились?
Николя молча кивнула. Она не стала спрашивать, как сам Джеймс собирается выкрутиться из этого переплета. Это был как раз тот случай, когда Джеймс мог проявить свои недюжинные хладнокровие и смекалку, которые уже не раз выручали его в минуты опасности. Смазанные (по счастью) ставни приоткрылись бесшумно, Джеймс помог Николя взобраться на давно не крашенный подоконник, откуда она ловко, как кошка, соскочила на землю и через мгновение растворилась во мраке. Джеймс аккуратно притворил ставни. На секунду призадумался. Так, теперь…
К делу! Выхватил из открытого шкафа первую попавшуюся клюшку, подобрал с пола каким-то чудом уцелевшую нижнюю часть бутылки с остатками масла. Лихорадочно огляделся по сторонам — ни тряпки, ни ветоши. Он поспешно выудил из кармана собственный носовой платок.
Крыльцо заскрипело под тяжестью чьих-то шагов. Судя по поступи женских… И вдруг Джеймса осенило — он понял, кто эта женщина. И как он сразу не догадался? Он пристроился на край стола, на то самое место, которое ещё минуту назад полировали нежные ягодицы Николя, и громко воззвал:
— Кто там? Что вам нужно?
Какая-то возня у двери. Она приоткрылась…
Да, так и есть — Китти. Заглянула внутрь, близоруко щурясь, как одурманенная сова. При синеватом отблеске газового рожка её и без того мертвенно бледная физиономия походила на полинялое полотенце.
Джеймс удивленно вылупился на нее.
— Китти! Что это ты по ночам колобродишь?
Кузина смерила его презрительным взглядом. Тонкогубый рот перекосился.
Джеймс снова спросил, уже более миролюбиво:
— Что на тебя нашло? Птичка из клетки упорхнула?