В тихом омуте

— Да, Джимми, сложен ты просто классно. Жаль, что нам нельзя встречаться с клиентами, а то я на тебя просто запала. Извини, дружочек… — С этими словами она одним неуловимым движением сдернула с Джеймса полотенце. Он даже ойкнуть не успел. Но зато вспомнил, что зад его густо усыпан веснушками, и устыдился. — Очень славно, — повторяла Мэнди, растирая его ягодицы. Причем делала она это с таким усердием, что Джеймс не выдержал, и застонал.

— Да, руки у меня крепкие, — похвасталась девушка, заметив, что её усилия не пропали зря. — Мы тут до седьмого пота тренируемся. Через год-два уже перестаешь сознавать собственную силу… Так, хорошо — переворачивайся.

— Что?

— Я же ясно сказала — переворачивайся. Я тебя теперь спереди помассирую.

— Послушайте, Мэнди, мне бы не хотелось смущать вас…

Не вступая с Джеймсом в лишние пререкания, она ловко, одним движением, перевернула его сама. Позже, вспоминая все это, Джеймс подумал, что, судя по всему, весила Мэнди раза в полтора меньше, чем он сам, но, тем не менее, перевернула его на спину с такой легкостью, словно перед ней был не взрослый мужчина, а ребенок. Медсестры в больницах тоже в совершенстве владеют таким приемом. Но в то мгновение, осознав, что с ним делают, Джеймс только пискнул по-заячьи и попытался уцепиться за край стола, но опоздал…

И вот он уже лежит на спине, массажистка стоит над ним, а между ними торчит эта штуковина, и Мэнди взирает на неё с благоговейным ужасом, смешанным с восторгом.

— Господи, я просто глазам своим не верю!

Рука её угрожающе потянулась вниз, и Джеймс в ужасе напрягся, но в последнее мгновение Мэнди нагнулась и, подобрав с пола полотенце, набросила её на вздымавшийся к потолку флагшток, устроив нечто наподобие индейского вигвама.

— Вот, так-то оно лучше, — с улыбкой промолвила она. — Да, ты большой мальчик, ничего не скажешь. — Джеймс смущенно вздохнул. — Не робей, приободрила его Мэнди. — Лично меня это ни капельки не смущает. Во-первых, я привыкла, а во-вторых, против природы не попрешь, не так ли? — Взгляд её снова упал на внушительный шатер. — Да, у тебя самый большой…

— Я бы предпочел не обсуждать эту тему, — натужно прохрипел Джеймс, стараясь не смотреть на нее. И вдруг услышал:

— Ой, прости, пожалуйста!

— За что?

Он повернул голову и удивленно воззрился на Мэнди.

— Я и не заметила, что оголилась, — сказала она. — Вот, значит, почему ты так возбудился. — Она улыбнулась, кивая вниз — кимоно её распахнулось, и наружу выпрыгнули две прехорошенькие грудки, увенчанные прелестными розовыми сосками. Даже не пытаясь прикрыться, Мэнди добавила: — Какой смысл запирать клетку, когда пташки уже упорхнули?

Груди у неё были не слишком крупные, но и не маленькие, зато упругие и налитые, причем как раз той формы, которая больше всего привлекала Джеймса. Он невольно облизнул внезапно пересохшие губы. А ведь Джеймс вовсе не изголодался по сексу, отнюдь нет. И тем не менее в мозгу его вихрем пронеслась мысль, что если в этом салоне молоденьким массажисткам и правда запрещалось снимать трусики, то настала пора сделать для этого правила исключение…

— О Боже — он ещё больше вырос!

— Послушайте, Мэнди, — прохрипел Джеймс. — Вы только не подумайте, что я…

— Джимми, золотко, это все моя вина, — покаялась Мэнди и… правая рука её скользнула под полотенце. — Нечестно бросать в беде такого красавца. Даже — жестоко…

От её прикосновения Джеймс едва не возопил во все горло: нервы его были напряжены до предела, натянуты, как струны, он трясся, как в лихорадке, сердце колотилось, как безумное… Ладонь левой руки Мэнди опустилась на его взмокший лоб, то ли успокаивая, то придерживая. Впрочем, при всем желании, Джеймс сейчас не заставил бы себя шевельнуться; каждая клеточка его тела была сейчас порабощена, безраздельно и всецело находясь во власти одного душераздирающего и сводящего с ума желания. Наконец, выгнувшись дугой, он испустил дикий крик, судорожно рванулся, и в тот же миг, как ему показалось, под потолком что-то с треском и ослепительно вспыхнуло, словно взорвалась электрическая лампочка…

Словно во сне Джеймс услышал голос Мэнди:

— Вот это и называется облегчающий массаж, сладкий мой.

Элинор Бьюкенен-Смит подняла дверь гаража, и Бен Вальдшнеп, въехав в гараж, остановил свой «симитар» по соседству с «фиатом» Элинор. Выбравшись из автомобиля, он опустил дверь, запер гараж и проследовал за Элинор в дом.

— Вот видишь, — сказал он. — Никто и не заподозрит, что я у тебя побывал.

Элинор обеими руками обняла его и зажмурилась.

— Я знаю, — прошептала она. — Это, конечно, очень глупо. Просто вчера я чуть…

Она прикусила язык. Едва не проболталась о вчерашнем происшествии, когда некстати нагрянувшая мамаша едва не застала её в постели с Джеймсом Торчлендом. Бену это не понравилось бы… Одно дело — муж, к нему Бен её не ревновал, но вот, узнав о её связи с доктором, вполне мог выкинуть нечто непредсказуемое.

— Что ты вчера «чуть»…? — переспросил Бен.