В тихом омуте...

Китайская стена Серегиного дома была бесконечной, мне просто не хватит времени, чтобы увидеть дурацкую табличку с названием улицы… Я не могу оставить его, я не могу позволить ему умереть в одиночестве, рядом с нарисованной Ольгой, которой я не знала… В отчаянии я набрала еще один номер – только бы Дан был на месте, только бы он ответил.

Он ответил.

– Слушаю.

– Дан, это Ева. Мне нужна ваша помощь, немедленно, – мой отчаянный голос заколотился головой в мембрану. – Я на “Пражской” у Сергея… Он умирает, ему проломили голову. А я не могу даже вызвать “Скорую”, я не знаю точного адреса, никто из соседей не открывает.

Я не могу ждать.

Дан молчал несколько секунд, потом коротко бросил в трубку:

– Запоминайте, – и продиктовал адрес. – Вот что, оставайтесь там, вызывайте “Скорую”, я вас продублирую.

– Я прошу вас… – жалобно прошептала я.

– Я еду, – Дан не колебался ни секунды. Я вызвала “Скорую”. Теперь оставалось только ждать. Теперь от тебя ничего не зависит… Я не знала, чем заполнить наступившие вытянувшиеся в вечность минуты ожидания; в узкой одиночной камере одной из таких минут Серьга может умереть, и я даже не смогу ничем помочь ему. “Возьми себя в руки, возьми себя в руки, возьми себя в руки…"

Я опустилась на пол рядом с Серьгой, приблизив голову к его груди, – сердце Серьги все еще билось. Главное – не смотреть на окровавленный затылок…

– Не умирай. Серьга, миленький, не подводи меня, этого я точно не переживу, продержись еще немного, – страстно шептала я Серьге. – Не умирай, пожалуйста, это нечестно, ты же обещал написать мой портрет, не умирай, не умирай, не умирай…

Я не знала, сколько, как пес на цепи, сторожила слабеющее Серегино сердце; сколько шептала ему бессильные, несвязные слова – только движение, вторгшееся в квартиру, вывело меня из этого состояния.

– Что случилось, Ева?! – Сильные руки подняли меня. – Что здесь произошло?!.

Это были руки Дана.

Он приехал не один – с ним был молодой человек с саквояжем в руках, который тотчас же занялся Серьгой.

– Это Пингвиныч, – пояснил мне Дан. – Самый лучший московский нейрохирург, вытащил его по дороге.

Пингвинычу понадобилось несколько секунд, чтобы оценить ситуацию.

– “Скорую” вызвали? – деловито спросил он.

– Да, да…

– Плохо дело, нужно немедленно везти его в клинику, можем потерять.

– Я готов, – отозвался Дан.

– Боюсь, что твоя колымага мало приспособлена для транспортировки… Чертовы коновалы, теряем время.

Я теряла сознание, а руки Дана все прижимали и прижимали меня к себе. Наконец приехала “Скорая”;

Пингвиныч тотчас же взял управление бригадой на себя – как в тумане, я слышала короткие отрывочные распоряжения, термины, в которых я не понимала ничего.

Серьгу аккуратно подняли с пола, переложили на носилки.

– Значит, так, – сказал Пингвиныч, – мы сейчас ко мне в клинику. Задет мозг, нужна срочная операция.

Я почувствовала, как медленно опускаюсь на пол; я упала бы, если бы Дан не поддержал меня.

– Успокой свою слабонервную. Еще бы полчаса – Тогда и Шопена можно было бы играть… Сделаем все возможное.

Квартира опустела. В ней остались только мы с Даном. Я тупо сидела на краю дивана. Дан начал собирать наброски с пола, только для того, чтобы хоть чем-то занять руки. Но это было делом бесполезным: весь нарисованный мир Серьги был вздыблен, в комнате царил такой же разгром, как и у меня на проспекте Мира.

Оставив это. Дан сел рядом и обнял меня за плечи; этот жест не успокоил меня, нет – он прорвал плотину слез: я рыдала и не могла остановиться – Ну не плачь, не плачь, девочка, не плачь, хорошая моя. Все же хорошо – Пингвиныч спасет его, он же Господь Бог в хирургии. Мы позвоним в клинику, подъедем… Я понимаю, ты испугалась…

Я молча выпросталась:

– Ты не понимаешь, Дан. Это все из-за меня… Я не могу больше жить с этим, не могу… Поднявшись, я подошла к шкафу.

– Помоги мне.

Дан помог мне отодвинуть шкаф, пыльная папка с набросками завалилась на пол. Покопавшись в ней, я достала пакет с кассетой и дневником Нимотси. И швырнула его под ноги Дану.

– Вот из-за чего они хотели убить Серьгу. Они искали и не нашли… Это моя кассета. Это я спрятала ее туда.

А теперь уходи.

Дан непонимающе взглянул на меня.

– Уходи, – истерически закричала я, – я не хочу, чтобы и ты попал в эту мясорубку, хватит смертей, я больше не могу, не могу, не могу…

Дан ударил меня по щеке – чтобы остановить истерику – и тотчас же крепко прижал к себе:

– Вот что. Я никуда не уйду. Даже если ты будешь гнать меня, даже если спустишь на меня всех собак. Я никуда не уйду. Сейчас ты успокоишься и все мне расскажешь. Все. Но сначала нужно вызвать милицию.

У меня есть пара серьезных ребят, они быстро это дело размотают.

– Нет, нет! Я знаю, кто это сделал. И милиция здесь ни при чем. Ты даже не можешь представить себе…

– Хорошо, хорошо. Сейчас мы закроем дверь и поедем ко мне. Оставим здесь все так, как было. Нужно собрать ему вещи в клинику…

– Да, да, – ухватилась я за эту мысль, радуясь, что хоть чем-то можно занять воспаленный ум.