В тихом омуте...

Но, в конце концов, не так уж часто я слышала в своей жизни “ты мне нравишься”. И ради одного этого была готова переспать с ним на той же продавленной кушетке, на которой мы угнездились вместе с водкой.

Но следующая тирада не оставила во мне никаких сомнений:

– Знаешь, я бы поработал с твоим лицом, и отдаю на отсечение свои несчастные гениталии – нам обязательно удалось бы что-то проявить.

– Да? – глупо сказала я.

– Никаких сомнений! Это как кусок камня, в котором определенно что-то есть… Или как кусок глины, который нужно размять. Роден был бы счастлив, не говоря уже о Микеланджело.

– Это ты-то Микеланджело? – сглотнув обиду, усомнилась я.

– В некотором роде. Профессия обязывает. Так сказать, професьон де фуа.

– Тогда, может быть, начнешь с себя?

– Сапожник без сапог, ты же знаешь. И потом, женщинам нравится этот вопиющий семитский вариант внешности.

– Не могу быть с ними солидарной.

– А я и не настаиваю.

Мы чокнулись, допили водку, закусили ее маринованным чесноком, водившемся в доме Левы в угрожающих количествах, и расстались навсегда.

…Обо всем этом я вспомнила сейчас, сидя на ковре в комнате Гулиных старших детей.

И подумала – почему нет? Деньги у меня были, а другого выхода не было. И как только это решение пришло, я сразу почувствовала, что смертельно хочу спать. В конце концов, я заслужила это. Хотя бы потому, что осталась жива.

* * *

…Я проснулась очень поздно и сначала долго не могла понять, где я нахожусь. Прямо в лицо мне смотрела жизнерадостная зеленая сороконожка из плюща, а бок подпирал видавший виды Санта-Клаус с лицом грузчика из овощного магазина. Я положила руку ему на голову, и тотчас же в носу у него замигала лампочка и из чрева исторглась громкая мелодия рождественской песенки “Джингл беллз”. Я не знала, как заткнуть Санта-Клауса, и под незатейливый мотивчик с ужасом вспомнила события предыдущего дня и бессонную полубезумную ночь.

На полу все еще валялись листки из альбома со следами моих размышлений. И даже сейчас они показались мне смешными, следовательно, какое-то рациональное зерно в них было.

И тут раздался требовательный звонок в дверь, эхом прокатившийся по пустой квартире. Я слышала, как Гуля открывает дверь и с кем-то полушепотом говорит. Исписанные бумажки, валявшиеся на полу, лезли мне в глаза, но я даже не могла пошевелиться, чтобы собрать их. Обливаясь потом, я накрылась одеялом с головой и, оцепенев, ждала, когда наконец они откроют дверь и войдут в комнату.

Ну все. Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец, Конечно же, они нашли мои старые записные книжки – да мало ли, чего они там нашли… И вычислили людей, к которым я могу податься – их не так уж много этих людей… Нужно же было быть такой дурой, чтобы остаться здесь… И хорошо, если это доблестная милиция. А если нет?

Я зажала зубами уголок подушки, чтобы не закричать.

Ладно, чего ждете, пора и честь знать.

Но секунды складывались в минуты, а никто не входил. Просто ждать дальше было невозможно.

Я быстро оделась и отправилась на кухню, никого так и не встретив по дороге.

Гуля сидела в кресле-качалке и читала Кортасара.

– Хорошая вещь, – облизывая пересохшие губы, выдавала из себя я, – доброе утро.

– Прелестная, – не поднимая головы, ответила Гуля, – особенно “Игра в классики”.

– Да нет, я о кресле. В нем можно спокойно умереть. Сколько стоит?

– Не знаю. Это Кал Калыч привез, наш банановый король. Как спала?

– Божественно, – честно призналась я, – а кто приходил?

Независимей, независимей нужно задавать такие вопросы. Наука тебе на будущее.

– Да нянька за деньгами заезжала. Говорит, кончились у них. Сама, должно быть, их и профукала в преферанс.

– И дала?

– Дала, а что делать. Сообрази чего-нибудь пожрать, если хочешь. Мы уже позавтракали.

"Мы” относилось к ней и малышу.

Есть мне не хотелось, я согрела себе чаю и, обжигаясь, быстро выпила его.

– Неважно ты выглядишь при свете дня, – заметила честная Гуля.

– Не всем же на подиумах блистать. Как твои мужья-то поживают? – Впрямую спросить о Леве я не решилась.

– Пес их знает. Деньги исправно подгоняют и не докучают лишний раз. Это самое главное.

– Забавные у вас отношения… Особенно этот мне нравился. Лева, кажется… Он-то как?

– Лейкинд, что ли? Живет, что ему сделается. Вот в прошлый раз фаршированную щуку притаранил. Я ее нянькам скормила. Он в Штаты собирается на ПМЖ. Вроде работу ему предлагают. Может, уехал уже. Он ведь у нас такой – жидочек смирный, не худой, не жирный.

Я с трудом подавила возглас разочарования. Так все относительно хорошо просчитать и так бездарно провалиться. Но, может быть, я еще успею. Может быть…

– Никого из наших не видишь? – Мне нужно было уезжать, но уехать вот так, сразу, мне показалось невежливым.

– Да кого я здесь на хуторе увижу? Разве что ты заедешь на ночь глядя. И то наверняка случайно в наших пенатах оказалась. Хотя заезжал тут осенью этот… Туманов, что ли… Володька. Сняться мне предлагал для обложки какого-то его сумасшедшего журнала. В обнаженном виде. И это на девятом-то месяце.

– А ты?